Экзотический симптом

– А куда его было тащить – к тебе домой? – пожал плечами кабардинец.

– В полицию…

– Да? – вступился за Диду Гурнов, почти полностью протрезвевший и с интересом и возбуждением взиравший на арестанта. – Чтобы его тоже «замели» – за компанию?

– Но мне-то что с ним делать? – недоумевал Мономах.

– Давайте вместе его допросим? – предложил Диду. – Я пытался, но он отказывается говорить!

– Ты его пытал, что ли? – испугался Мономах.

– Да нет, что ты! – отмахнулся кабардинец. – Если бы его пытал, он бы все мне выложил!

– Так ты хочешь, чтобы мы его… профессиональненько, так сказать? – предположил Иван, хищным взглядом окидывая стены помещения в поисках подходящего инструмента.

– С ума спятили?! – отшатнулся Мономах. – Мы что, бандюки?

– Ну, он-то точно из таких! – скривился Диду.

Все время перепалки арестант, сидя на полу, переводил злобный взгляд с одного собеседника на другого, пытаясь определить, кто из них является «слабым звеном».

Решив, что это Мономах, он просипел:

– Доктор дело говорит! Вам придется меня отпустить: нет у вас доказательств, что я пытался на кого-то там напасть – имейте в виду, я буду все отрицать! Это ваш чечен – он сам на меня напал, избил до полусмерти и ограбил!

Диду рванулся было вперед, но длинная, цепкая, как грабли, рука Гурнова мягко его остановила.

– А я его помню! – вдруг дошло до Мономаха. Ну конечно, как он мог забыть мужика, который ему угрожал: наверное, все дело в том, что кровь, заливающая пол-лица, да распухшие нос и губы сначала помешали опознанию. Стоило задержанному заговорить, как все сразу встало на свои места: этот голос Мономах не спутал бы ни с чьим другим! – Это ведь он приходил в больницу, а ты, Диду, его шуганул!

– А-а… ну да, – согласился кабардинец. – Точно, это он!

– И все равно вы ничего не докажете! – буркнул арестант.

– А нам и не надо, – вступил в разговор патологоанатом. – Мы же не полиция, верно? И никто не знает, где он – так, ребята? – обратился он к двум другим.

– Так, так, – согласился Диду.

– Зачем ты преследовал Олю? – задал вопрос Мономах, приближаясь и останавливаясь на почтительном расстоянии: бог знает, чего ожидать от пленника!

– Преследовал? – переспросил тот, сплевывая на пол кровавую слюну. – Вы что-то путаете, мужики, я никого не преследовал! И кто такая эта Оля? Впервые слышу!

– Неужели? – начал злиться Мономах, которому вся ситуация представлялась дикой и неправильной. – То есть ты меня не помнишь?

– Тебя – помню, а эту, как ее… Катю – нет.

– Олю.

– Как угодно.

– То есть ты приходишь в больницу, требуешь, чтобы я отказался от участия в судьбе Карпенко, а через короткое время нападаешь на Олю Карпенко, и все это – совпадение?

– А, так ее фамилия тоже Карпенко?

Злодей нагло посмотрел Мономаху в глаза и снова сплюнул на пол.

– Сдается мне, по-хорошему с ним не получится, – с тяжелым вздохом пробормотал Гурнов. – Эй, Диду, у тебя есть противогаз или, на худой конец, утюг?

– Не-а, – отозвался тот. – Но зато у меня есть газосварочный аппарат и электродрель!

– Тащи!

– Эй, мужики, что вы собираетесь делать? – поинтересовался арестант. – Если со мной что-то случится, как вы будете объясняться с полицией?

– С какой такой полицией? – спросил Диду, обменявшись понимающим взглядом с патологом.

– Никто ведь не в курсе, что ты здесь, – сказал Гурнов. – Никто вас с Диду не… Диду, вас же никто не видел вместе, верно?

– Чистая правда, – подтвердил кабардинец.

– Ну вот, я и говорю: место здесь уединенное, рядом лесок… Но есть и другой вариант: ты прямо сейчас рассказываешь нам, кто ты такой и какое отношение имеешь к похищенным детям, а мы уж похлопочем за тебя перед органами.

– Какие еще дети похищенные, не пойму? – пожал плечами задержанный.

– Давай, Диду, неси электродрель! – сказал Иван и посмотрел на Мономаха, ожидая возражений. Но тот промолчал.

* * *

Алла заказала эспрессо. В последнее время она привыкла пить кофе или чай, не беря ничего сладкого и мучного на десерт – теперь это казалось не таким трудным, как несколько месяцев назад, когда она впервые обратилась к диетологу.

Иногда, глядя на прилавки, ломящиеся от фруктово-сливочного безобразия, венчавшего хлебобулочные изделия, Алла испытывала ностальгию, граничившую с вожделением, однако она уже умела сдерживать эти порывы, при этом не чувствуя себя несчастной и обделенной.

Начав терять килограммы, Алла обнаружила, что в жизни существует множество иных радостей, помимо гастрономических. Кроме того, диетолог Добрая научила или, по крайней мере, пыталась научить ее тому, что для наслаждения пищей вовсе не обязательно съедать килограмм чего-то – достаточно нескольких ложек, но в приятной компании и с определенным настроением.

Алла еще не вполне прониклась правильным образом жизни, но она изо всех сил старалась, чтобы идеи ЗОЖ сроднились с ее личностью, на время сбившейся с пути, но жаждущей вернуться в лоно праведности.

– Опять кофе хлещешь! – констатировал Негойда, плюхаясь на стул напротив.