Ашраван упрямо настаивал на том, что хочет одеться сам, хотя, конечно, было видно, что он очень ослаб после длительного пребывания в постели. Гаотона сидел рядом на табурете, пытаясь разобраться в захлестнувших его чувствах.
– Гаотона? – Ашраван повернулся к нему. – Меня ранили, как она и сказала, так? Но вы предпочли обратиться к Воссоздателю, а не к нашим подготовленным мастерам Запечатывателям.
– Да, Ваше Величество.
– МайПонский Воссоздатель, значит, – сказал император, накидывая золотистый плащ. – Почему-то мне кажется, что это было излишне.
– К сожалению, наши мастера не способны вылечить такие травмы…
– Я думал, они у нас умеют лечить все.
– Мы тоже.
Император бросил взгляд на красную печать на руке. Его лицо напряглось.
– Это оковы, Гаотона. Бремя.
– Вы вытерпите это.
Ашраван повернулся к нему.
– Даже несмотря на то, что ваш суверен, можно сказать, был уже мертв, вы так и не научились проявлять чуть больше уважения к моей персоне, Гаотона.
– Я устал за последнее время, Ваше Величество.
– Вы осуждаете меня, – сказал Ашраван, поворачиваясь к зеркалу. – Постоянно. О, пресветлые дни! Когда-нибудь я избавлю себя от вашего присутствия. Ведь все к этому и идет, вы понимаете? Прежние заслуги – единственная причина, по которой вы еще вхожи в мой круг.
Это нереально. Все тот же Ашраван. Воссоздание настолько точное, настолько превосходное, что Гаотона никогда бы и не догадался, что же произошло на самом деле, если бы не знал правды. Как же ему хотелось верить, что душа, настоящая душа императора все еще там, внутри него, а печать просто… вернула ее, раскопав из глубин…
К сожалению, это была бы сладкая ложь. Возможно со временем Гаотона даже поверит в нее. Но, увы, он видел его глаза еще до исцеления и знал, что сделала Шай.
– Я пойду к другим арбитрам, Ваше Величество, – сказал Гаотона, вставая. – Они захотят увидеть вас.
– Очень хорошо. Вы свободны.
Арбитр направился к двери.
– Гаотона.
Он обернулся.
– Я пролежал три месяца, – император разглядывал себя в зеркале, – ко мне никого не допускали. Наши целители ничего не могли сделать. А ведь они могут восстановить любую рану. Но в данном случае был поврежден мой разум. Я правильно рассуждаю, Гаотона?
Он не должен был догадаться. Шай обещала, что не впишет такую возможность в печать.
Но Ашраван умен. Так было всегда. И когда Шай восстанавливала эту его черту, она никак не могла запретить ему думать…
– Да, Ваше Величество, – отозвался Гаотона.
Ашраван хмыкнул.
– Вам повезло, что гамбит удался. Вы могли полностью лишить меня способности думать, могли продать мою душу. Даже не знаю: то ли мне наказать вас, то ли отблагодарить за подобный риск.
– Уверяю вас, Ваше Величество, – сказал Гаотона, уходя, – за эти месяцы я себя уже достаточно вознаградил и наказал.
С этими словами он вышел, оставив императора наедине с собой и зеркалом, позволяя ему взвесить все последствия принятого решения.
Хорошо это или плохо, у них снова был император.
Или, по крайней мере, его копия.
Эпилог
День сто первый
– И поэтому я надеюсь, – вещал Ашраван перед собравшимися арбитрами восьмидесяти фракций, – что положил конец разрастающимся слухам. Преувеличение моей болезни было, очевидно, вымыслом. Нам еще предстоит выяснить, кто стоял за нападением, но убийство императрицы не будет проигнорировано. – Он посмотрел на арбитров. – И оно не останется безнаказанным.
Фрава сидела довольная, скрестив руки на груди. Однако досада не покидала ее.
Найен уже разбирал сделанные копии печатей. Воссоздатель уверял Фраву, что сможет расшифровать их ретроспективно, по готовому результату. Да, это потребует времени. Возможно, годы. Неважно. Главное, что в конечном итоге она обретет контроль над Ашраваном.
– Они верят.
Гаотона кивнул, его взгляд был устремлен на обновленного императора.