Эластичность. Гибкое мышление в эпоху перемен

Это возвращает нас к теме пассивного режима. «Когда ум находится в покое, он на самом деле гоняет туда-сюда всякие мысли, – говорит Андреасен. – Ассоциативные зоны фоново работают непрестанно, но именно когда вы не сосредоточены на какой бы то ни было задаче, то есть когда заняты чем-нибудь бездумным – ведете автомобиль, например, – вот тут-то уму самое большое раздолье блуждать. Вот почему здесь активнее всего рождаются новые идеи».

Как это часто бывает в нейробиологии, один из способов разобраться в том, какую роль та или иная структура или сеть играет в мозге, – изучать поведение людей, у которых деятельность этой структуры или сети нарушена. Рассмотрим знаменитый случай пациентки Дж., у которой из-за инсульта в лобной доле прекратилась деятельность мозга в пассивном режиме, а затем прямо-таки чудом восстановилась[120].

Сразу же после инсульта пациентка Дж. молча лежала в постели и пребывала в сознании. Она откликалась на просьбы и указания и отвечала на адресованные ей слова. Но сама никаких разговоров не затевала. В отсутствие внутреннего умственного диалога, производящего ассоциации, на ум ей ничего не приходило.

Представьте себе какой-нибудь обыденный разговор. Если врач спрашивал ее: «Как вам больничное питание?» – пациентке Дж. удавалось ответить: «Не очень». Здоровый человек, возможно, добавил бы что-нибудь помимо буквального ответа. Возможно, Дж. могла бы сказать: «Если бы я уже не лежала в больнице, с такой едой запросто могла бы в больницу загреметь». Или: «Но всяко лучше мясной мистики у моего ребенка в школьной столовой». Но такие замечания возможны лишь после того, как извлечены из закромов ума личные умственные ассоциации – «скверная еда» и «пищевое отравление» или «больничная еда» и «школьная еда». Такие замечания не добыть из непосредственной внешней среды или обстоятельств. Это выражения вашей личности, за ними вам необходимо обратиться внутрь себя. Все это было пациентке Дж. недоступно. Она утратила способность производить новые идеи, а потому потеряла навык беседы. После того, как пациентка Дж. поправилась, у нее спросили, почему она не говорила ничего, кроме прямого ответа на заданный вопрос. Она ответила, что ей попросту «нечего было сказать». Ум у нее, по ее словам, был «пуст».

Как важно быть бесцельным

Я имел удовольствие проработать несколько лет со Стивеном Хокингом. В последние примерно пятьдесят лет Стивен жил с БАС[121], заболеванием, поражающим нейроны, которые управляют произвольными движениями тела. Из-за почти полной невозможности двигаться Стивен общался, выбирая слова на компьютерном мониторе при помощи мышки. Это нудный процесс. Сперва на экране возникает курсор, движущийся от буквы к букве. Когда Хокинг выбирал ту или иную букву, он далее мог, щелкнув еще раз, выбрать слово из списка предлагаемых слов, начинающихся с выбранной буквы, либо повторить процесс – определить вторую нужную букву, и так далее, пока не выбрано или не напечатано все слово целиком.

Когда мы начали сотрудничать, он щелкал курсором при помощи большого пальца. Болезнь прогрессировала, и в очки Хокингу вмонтировали датчик движения, чтобы ученый мог щелкать мышкой при помощи мышцы у себя на правой щеке. Если вам доводилось смотреть интервью со Стивеном по телевизору, быстрота, с которой он отвечает на вопросы, – иллюзия. Он получает список вопросов очень заранее, и на ответы ему нужны дни или даже недели. Затем, когда интервьюер задает вопрос, Стивен просто щелкает мышью и запускает чтение своего ответа – или же звукорежиссер добавляет его позже.

Когда я работал со Стивеном, он собирал фразы со скоростью примерно шесть слов в минуту. В результате мне обычно приходилось ждать по нескольку минут, пока он составит даже несложный отклик на то, что я сказал. Поначалу я сидел нетерпеливо и, дожидаясь, пока он завершит ответ, то и дело начинал витать в облаках. Но в один прекрасный день, пока я смотрел через его плечо на экран компьютера, где была видна фраза, которую он собирал, я задумался над его развивавшимся у меня на глазах ответом. К тому времени, как ответ был составлен, я уже несколько минут размышлял над идеями, которые в этом ответе содержались.

Тот случай привел меня к озарению. В обычных разговорах мы ожидаем ответов друг от друга через считанные секунды, и в результате пулеметные очереди наших речей – едва ли не машинальные, из поверхностных слоев ума. В моих беседах со Стивеном те считанные секунды превращались в минуты, и это оказывало неимоверно благотворное действие. Так мне удавалось глубже осмыслить то, что он говорит, и покрутить собственные идеи и отклики так, как ни в каких беседах с другими людьми. В результате снижение скорости придало нашим беседам глубину мысли, невозможную в спешке обычного общения.