Эльдар Рязанов

Как бы то ни было, следующая рязановская работа будет резко контрастировать с «Тихими Омутами»: после печальной реалистической мелодрамы Эльдар Александрович негаданно займется постановкой полубезумного карикатурного фарса — практически киноклоунады.

Денис Горелов писал в связи с «Жестоким романсом»: «К 84-му имя Рязанова стало торговой маркой, рекламным кодом, который вполне можно было выносить в топ над заглавием, как делали в 40-х Хичкок и Капра. Оно же и связывало по рукам и ногам, требуя кормить только обещанным и не сметь экспериментировать с консистенцией и гарниром. Продюсеров у нас еще не водилось, некому было трезво предупредить мастера, что львиную часть публики привлекает в его фильмах не интеллектуализм, а мак-сеннетовщина: торт в морду, Гердт вприпрыжку, лев на лодке и поручик Ржевский на молодке. Что фраза „Тебя посодють, а ты не воруй“ ровно в сто раз популярнее фразы „О одиночество, как твой характер крут“, а многократно заявленная в „Гусарской балладе“, „Служебном романе“ и „Вокзале для двоих“ защита попранного женского „я“ оставит равнодушными миллионы почитателей лекторов с лезгинкой и Евстигнеева на инвалидной коляске».

Вероятно, и самого Эльдара Александровича посещали подобные мысли, отчего он иногда и снимал подчеркнуто популистские комедии. Картина «Ключ от спальни» на первый взгляд выглядит ярчайшей иллюстрацией именно такого подхода: сниму-ка я, мол, кино для самых-самых невзыскательных зрителей. Однако на деле к тому, что двадцать четвертый художественный фильм Рязанова оказался именно таким, режиссера привели не отвлеченные соображения, а конкретные обстоятельства.

В 2001 году Александр Ширвиндт возглавил московский Театр сатиры — и, сразу же воспользовавшись служебным положением, предложил одному из ближайших друзей Элику поставить что-нибудь на сцене вверенного ему учреждения. Рязанов, никогда в жизни не предпринимавший поползновений в сторону театральной режиссуры, откликнулся на предложение с энтузиазмом.

Раздумывая, с чем бы таким интересным дебютировать на театре, Эльдар Александрович вспомнил о драматурге, с творчеством которого давно хотел познакомиться, — знаменитом на своей родине французском комедиографе Жорже Фейдо (1862–1921). Впервые Рязанов услышал о нем во время съемок телецикла «Парижские тайны»: сразу двое интервьюируемых актеров — Анни Жирардо и Пьер Ришар — поведали Эльдару, что с удовольствием играют на сцене в комедиях Фейдо, неизменно пользующихся у публики большим успехом.

В советское время и первое постсоветское десятилетие Фейдо на русский язык не переводился. Рязанову пришлось довольствоваться дореволюционными раритетами. «Пьесы этого драматурга я нашел лишь в одном месте: в историческом отделе главной театральной библиотеки. Мне выдали на дом шесть или семь довольно ветхих рукописей. Все они были напечатаны на бумаге, пожелтевшей от времени, со следами разрушений, напечатаны были на гектографе с ятями, ерами и прочими дореволюционными „излишествами“ русского алфавита. На титульных листах пьес красовались фамилии цензоров, разрешивших эти пьесы к публичному исполнению. Напечатаны они в период между 1908 и 1916 годами. От предвкушения удовольствия я потирал руки. Однако встреча с творениями самого популярного сочинителя водевилей повергла меня в глубокое уныние. Если охарактеризовать всю эту писанину одним словом, то это было слово: жеребятина. Грубые шутки, пошлые остроты, скабрезные ситуации. Полное отсутствие человеческих характеров, отсутствие каких-либо профессий у персонажей. Абсолютно никакой социальности. Рантье, буржуазки, богатые бездельники всех мастей, все время попадающие в идиотские ситуации, главным образом сексуальные недоразумения. Вся эта писанина устарела невероятно».

Отсюда видно, что Эльдару Александровичу был просто-напросто изначально чужд подобный жанр. Во Франции с этим мнением вряд ли многие согласились бы. Да и в России ценителей «легковесного жанра» всегда хватало, в том числе и среди умных людей. Скажем, восхищающийся творчеством французского водевильщика киновед Игорь Манцов сравнивал пьесы Жоржа Фейдо с фильмами Анатолия Эйрамджана, которые тоже вряд ли вызывали одобрение Рязанова.