Эльдорадо. Золото и кокаин

И плевать, что правая рука все еще висит, словно неживая. Левой я дерусь гораздо хуже, но это еще не повод безропотно позволить себя убить. В конце концов, мне нужно было всего лишь выиграть немного времени для того, чтобы пальцы правой вновь обрели чувствительность. Поэтому я и не думал о том, чтобы нанести смертельный удар противнику, полностью сосредоточившись лишь на том, чтобы отбивать его атаки. Он был выше и тяжелее, а стало быть, сил ему приходилось расходовать больше. Я прыгал по всему амбару, перескакивая через мешки с мукой, как молодой козел, отмечая про себя, что дыхание Верзилы становится все более прерывистым. Наконец, когда он совсем запыхался, бегая за мной по сараю, я перекинул шпагу в правую руку и перешел в нападение. И тут уже веселье пошло по-настоящему.

Техника у Верзилы была неплохая, да что там — хорошая. Впрочем, при его профессии это и неудивительно. Но без особых изысков — просто добротное ремесло, которому обучают во всех фехтовальных школах Кастилии. А мне (как, впрочем, и моим старшим братьям) повезло учиться у маэстро Бартоломео Гуччи, имевшего репутацию одного из лучших фехтовальщиков Италии.

Итальянская школа фехтования отличается от нашей, испанской. По словам моего отца, это следствие разницы в характерах: итальянцы более склонны к коварству и интригам, поэтому и техника боя у них хитрее и изощреннее. В ней полным-полно всяких секретных приемов и обманных трюков, на которые попадаются даже самые опытные испанские фехтовальщики.

В свое время отец потратил немалую сумму на то, чтобы пригласить к нам в замок маэстро Гуччи. Матушка не переставала упрекать его, говоря, что за половину этих денег можно было выкупить часть леса, находящуюся в залоге у севильских ростовщиков. Но отец был непреклонен — по его мнению, хорошее образование сыновей было гораздо важнее какого-то там леса. И, хотя батюшка мой под образованием понимал прежде всего владение шпагой и вольтижировку, а не какие-то там латынь и греческий, я навсегда сохранил в своем сердце самую глубокую и искреннюю благодарность этому простому, но благородному человеку, настоящему идальго.

Хотя бы потому, что наука маэстро Гуччи не раз спасала мне жизнь, а латынь и греческий (которые, к слову, я все-таки выучил) — ни разу.

Как я уже упоминал, руки у Верзилы были чрезвычайно длинными, поэтому он все время держал меня на дистанции. Однако, используя хитрые итальянские приемы, я дважды достал его из четвертой позиции — один раз просто оцарапал запястье, а второй — распорол плащ у локтя и, кажется, задел мышцу. Во всяком случае, после этого прыти у него поубавилось, а рука, в которой он держал шпагу, стала подрагивать, как будто клинок ощутимо прибавил в весе.

Сам я по-прежнему вел себя очень осторожно, уходил от его прямых атак и не поддавался на примитивные хитрости, которые, возможно, сумели бы обмануть кого-то из более простодушных фехтовальщиков, но не ученика маэстро Гуччи.

В конце концов Верзила понял, что время работает против него. Рукав плаща у него пропитался кровью, алые капли пятнали усыпанный мукой пол. На мне же не было ни царапины и я по-прежнему был полон сил — тут весь секрет в правильном дыхании. Чем больше я его изматывал, тем больше он терял над собой контроль. Когда он, взревев, подхватил увесистый тюк с мукой и швырнул его мне в голову, я даже не особенно удивился.

Удивился я скорее тому, что тюк пролетел разделявшее нас расстояние очень быстро и сбил-таки меня с ног.

Если бы Верзила в тот момент метнул в меня шпагу или кинжал, мне наверняка пришел бы конец. Но он не решился выпустить оружие из рук и прыгнул ко мне, чтобы прикончить врукопашную. Это его и подвело.

Я увидел, как его огромная туша летит прямо на меня, заслоняя свет из маленького оконца, расположенного под самой крышей сарая. Клинок он благоразумно выставил перед собой, предполагая, что я могу сделать то же самое, и тут уж останется в живых тот, у кого руки длиннее. Но в ту секунду, когда я уже простился с жизнью, тускло блеснувшее лезвие пронзило воздух совсем рядом со мной и распороло мешок над моей головой. Мне на голову посыпалась белая пыль.

Этот болван просто поскользнулся. На полу было много муки, а она довольно скользкая. Верзила промахнулся всего на несколько дюймов, но этого оказалось достаточно, чтобы наша схватка закончилась.

Справедливости ради, должен признать, что я оказался не в состоянии достойно завершить наш поединок. Я был вдавлен в груду тюков тяжестью его тела и не мог даже пошевелиться. Но и противник мой не проявлял никаких признаков жизни — просто лежал на мне, не давая подняться. Потом конвульсивно дернулся, захрипел, и я почувствовал, что под ним растекается что-то горячее и липкое.

Это была кровь. Верзила напоролся на мою шпагу, точно так же, как несколькими минутами раньше Шрам налетел на его клинок. Заслуги моей в этом не было никакой — только благоприятное стечение обстоятельств. Я и шпагу-то не успел толком нацелить, но он был слишком большим, так что промахнуться было сложно.