Элеанор Олифант в полном порядке

Лжецы. Лжецы, лжецы, лжецы.

7

Народу в автобусе было мало, поэтому я не только села сама, но и поставила на сидение рядом два пакета с покупками старика. Фарш и сыр чеддер я выбросила, а молоко оставила себе, рассудив, что о краже в данном случае речь не идет, потому что старик не сможет им воспользоваться. Я колебалась, стоит ли выбрасывать остальные скоропортящиеся продукты. Да, я осознаю: некоторые считают, что выбрасывать еду нехорошо; по тщательном размышлении я склонна с ними согласиться. Но меня воспитывали совсем в другом духе: мамочка всегда говорила, что о таких тривиальных вещах беспокоятся только простолюдины и убогие работяги.

Мамочка говорила, что в своем доме мы императрицы, султанши и махарани и что мы обязаны вести беззаботную жизнь сибаритов. Что каждое блюдо должно быть эпикурейским праздником вкуса и лучше ходить голодным, чем оскорблять свои рецепторы какой-либо пищей, кроме самой изысканной. Она рассказывала, как ела тофу с чили на ночных базарах Цзюлуна; объясняла, что лучшие суши за пределами Японии продаются в Сан-Паулу. Самым восхитительным блюдом в ее жизни, говорила она, был жаренный на углях осьминог, поданный на закате в непритязательной приморской таверне острова Наксос одним сентябрьским вечером. Утром того же дня она наблюдала, как рыбак вытащил осьминога из воды, а потом весь день потягивала узо, глядя, как повара снова и снова отбивают его о мол залива, чтобы сделать нежнее бледную, покрытую присосками плоть. Надо будет спросить мамочку, чем ее кормят там, где она сейчас. Что-то подсказывает мне, что чай «Лапсан Сушонг» и печенье «кошачьи язычки» у них давно закончились.

Помню, как-то после уроков одна одноклассница пригласила меня в гости. Только меня. Сказала «выпить чаю». Это было и так странно, а кроме того, я вполне обоснованно ожидала послеобеденного чаепития, а ее мать внезапно подала нам ранний ужин. Я хорошо его помню: рыже-бежевые тона, три сияющие полоски рыбного филе в панировке, лужица фасоли в томатном соусе и бледная горка картошки фри. Такие продукты мне даже видеть никогда не доводилось, не то что пробовать, так что мне пришлось спросить, что это. На следующий день Даниэль Мирнс рассказала об этом всему классу, и все смеялись и кричали мне: «Фасолина-пересолена!». Плевать, в школе я все равно задержалась ненадолго. Вскоре одна учительница проявила чрезмерное любопытство и отправила меня к медсестре, после чего мамочка обозвала ее «полуграмотной косноязычной тупицей, едва ли достойной сертификата курсов первой помощи». После этого случая я перешла на домашнее обучение.

Вместо пудинга мама Даниэль подала нам детский йогурт, пустую коробочку от которого я тайком сунула в портфель, чтобы впоследствии внимательно рассмотреть. Судя по всему, этот продукт имел непосредственное отношение к телепрограмме для детей об оживших кусочках фруктов. А еще говорят, что я странная! Моих одноклассников бесило, что я не могу обсуждать телепередачи. Телевизора у нас не было: мамочка называла его катодным канцерогеном и раком для разума, поэтому дома мы читали, слушали записи и порой, когда она была в настроении, играли в нарды или маджонг.

Пораженная тем обстоятельством, что я совсем не знакома с замороженными полуфабрикатами, мама Даниэль Мирнс спросила, с чем я обычно в среду вечером пью чай.

– По-разному, – ответила я.

– Что же вы чаще всего едите? – спросила она, вконец озадаченная.

Я назвала некоторые наши блюда. Спаржа в белом соусе с утиными яйцами пашот и фундуковым маслом. Буйабес с соусом руй. Цыпленок в меду с муссом из сельдерея. Свежие трюфели, когда на них сезон, – в измельченном виде, с белыми грибами и лингвини в оливковом масле. Она уставилась на меня.

– Звучит… роскошно, – сказала она.

– Да нет, иногда мы едим что-то совсем простое, – ответила я, – к примеру, ржаной хлеб с сыром манчего и айвовой пастой.

– Понятно, – сказала она, переглядываясь с маленькой Даниэль, которая таращилась на меня, открыв рот, набитый недожеванной фасолью.

Они обе молчали. Миссис Мирнс поставила на стол стеклянную бутылку с густой красной жидкостью, которую Даниэль с силой встряхнула, после чего обильно полила ее содержимым бежево-оранжевую еду.

Разумеется, когда меня взяли на воспитание, я очень быстро познакомилась со своей новой кулинарной семьей: «Тетушка Бесси», «Капитан Бердсай» и «Дядюшка Бен»[3] стали появляться на моем столе с завидной регулярностью. Теперь я, словно сомелье, могу по одному запаху отличить «Heinz» от «Calve». Это был один из великого множества факторов, отличавших мою прошлую жизнь от нынешней. До и после пожара. Еще накануне я завтракала арбузом, брынзой и гранатами, а уже на следующий день ела намазанный маргарином квадратный тост. Так, во всяком случае, сказала мамочка.