Элегантность ёжика

Начало – хуже некуда. Я с ходу разозлилась. Так мог бы сказать какой-нибудь продавец из супермаркета, довольный случаем продать зубные щетки с двойной головкой мамаше с дочкой, выкатившимся из своего «кадиллака», но уж никак не психолог. Однако злость так же быстро прошла – я вдруг заметила потрясающую вещь, как раз для моего «Дневника всемирного движения». Сначала не поверила себе – не может быть! – вгляделась пристальнее, стала следить и убедилась: в самом деле! Так оно и есть! Невероятно! Я была так захвачена наблюдением, что еле слышала мамины жалобы (наша дочь от всех прячется, наша дочь пугает нас, говорит, что слышит голоса, наша дочь с нами не разговаривает, мы очень беспокоимся за нашу дочь) – раз сто повторила она эту «нашу дочь», хоть я сидела в полшаге от нее, а когда ко мне обратился доктор, подскочила от неожиданности.

Дело вот в чем. Д‑р Т., конечно, был живой – я видела, как он вошел, сел в кресло, слышала, как он говорил. Но, не считая этого, он вполне мог сойти за мертвого, потому что совсем не шевелился. Как сел в свое огромное кресло, так и застыл, двигались одни губы, да и то еле-еле. Все остальное было совершенно неподвижно. Обычно, когда говоришь, шевелятся не только губы, невольно делаешь и другие движения: работают мускулы лица, легонько двигаются руки, шея, плечи, и даже когда молчишь, трудно сохранять полную неподвижность, нет-нет что-нибудь где-нибудь дрогнет, то моргнешь, то ногу переставишь и т. д.

А тут – ничего! Nada! Wallou! Nothing![16] Живая статуя! Вот это да! «И что вы, барышня, на все это скажете?» – спросил меня д‑р Т., тут-то я и подскочила. Но сразу ответить не смогла – слишком была поглощена наблюдением за ним, понадобилось какое-то время, чтобы переключиться. Мама ерзала на стуле, как будто у нее был геморрой, зато док глядел на меня не мигая. «Я заставлю, заставлю его пошевелиться. Что-то же должно его пронять!» – подумала я и заявила: «Я буду говорить только в присутствии моего адвоката», в надежде, что это подействует. Ничего подобного – статуя не шелохнулась. Мама, та вздохнула, как великомученица, а док – хоть бы хны. «Твоего адвоката… хм…» – процедил он без единого движения. Меня разобрало не на шутку. Шевельнется – не шевельнется? Я решила бросить в бой все силы. «Но здесь не суд, – добавил док. – Ты и сама это знаешь… хм…» Игра стоила свеч: если я заставлю его шевельнуться, то день пройдет недаром! «Милая Соланж, – проговорила статуя, – я хотел бы поговорить с девочкой наедине». Милая Соланж встала, посмотрела на него, как слезливый спаниель, и пошла в двери, делая много лишних движений (наверно, для компенсации).