Элегантный убийца

Артемьев мучительно размышлял, соглашаться или нет. Пугал арест, суд, лишение свободы... Но не того боялся Артемьев, чего действительно надо было бояться и что ожидало его впереди. Почему он тогда согласился? Ведь был уже три года как разведен, жил одиноко и мог не опасаться за судьбу своих близких. В отношении самого себя боялся, конечно, но не убили бы его: ведь о том баскетбольного роста человеке, не говоря уж о его хозяевах, он ничего не знал. Ну, может быть, набили бы морду, поломали кости. Отлежался бы в больнице, но остался бы чист.

Но он дал согласие. Дал потому, что был зол, видя вокруг богатеющих предпринимателей, качающих деньги буквально из воздуха. А ему на жратву не всегда хватало: уже три месяца на их оборонном номерном предприятии зарплату не выдавали. А тут кучу денег предлагают, и к тому же эти его изделия будут использованы не против кого-нибудь, а этих ненавистных новых русских.

Ему позвонили, сделали заказ, указали условное место, куда принести и в каком часу. Взамен он нашел в закладке пухлый конверт с деньгами. Прошла неделя после выполнения первого заказа. Все было тихо. Он понял, что опасность миновала.

Но теперь его мучило совсем другое. До этого он почти не читал газет и телевизором почти не увлекался. А тут с жадностью стал смотреть хронику происшествий и почти ежедневно покупать Московский комсомолец. Ему важно было знать, где и что рвануло: уж не его ли изделие сработало. В тот период в течение двух недель было три взрыва - два предупредительных и один со смертельным исходом. Погиб бизнесмен, позволивший втянуть себя в криминальную разборку. Туда ему и дорога.

Потом было ещё два заказа. Один уж очень неожиданный: надо было совсем миниатюрную вещицу сделать, но с большой убойной силой. Задача сложная, но он справился. Тогда не только забранные из тайника деньги согрели душу, но и гордость за свое мастерство: не всякий может такое изобрести.

Узнавая о взрывах, он каждый раз пытался угадать, в каком из них нашло применение его изделие. И каждый раз предпочитал думать, что лично он причастен к убийству того человека, который ему не нравился: банкира или крупного мафиози. Вего глазах они были пауками в банке, пожирающими друг друга.

Но вот с пятой, последней сделанной им закладкой, вышла осечка. Через два дня он включил хронику происшествий. Лучше бы он этого не делал. Его оглушила ужасающая картина последствий какого-то взрыва. Лужи крови, части человеческих тел... Мальчик с оторванной рукой, носилки с которым санитары вталкивают в скорую помощь. Оператор, сволочь, словно нарочно давал замедленную панораму места трагедии. Артемьеву показалось, что он увидел руку того мальчика... Четверо пострадавших, а тот, кому готовили смерть, остался невредим: запоздал в этот день к обеду.

Резким щелчком погасив экран, он встал, нервно прошелся по комнате и снял с книжной полки толстый потрепанный политический словарь. Между страниц, словно книжные закладки, лежали зеленые стодолларовые купюры. Их было немало. Он мог бы и не считать - за пять закладок, сделанных им собственноручно смертоносных сюрпризов.

С того дня все в нем перевернулось. Он почему-то сразу уверовал, что именно его руки обагрены кровью тех невинных жертв. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним вставала та страшная картина. Он знал, что по-прежнему уже жить не сможет.

Через день на предприятии из-за отсутствия заказов по оборонке объявили отпуск, и он купил билет на теплоход до Астрахани. Когда он был ещё семейным человеком, жена все уши ему прожужжала про этот вид отдыха. Очень уж ей хотелось поехать - подруга хвасталась на работе, что словно в сказке побывала.

Ничего похожего Артемьев не испытывал. Плывя на роскошном теплоходе, уже обреченно осознал, что время пусть голодного, неустроенного, но все же безмятежного его существования безвозвратно ушло. И какие бы крупные деньги у него ни водились, радоваться им, радоваться жизни так, как раньше, он уже не сможет. У него даже притупилась ненависть к новоявленным буржуям: он теперь стал ничем не лучше их, продав душевное спокойствие за кучу зеленых.

Скоро они должны были приплыть в Москву. Теперь Артемьев почти не покидал корму, в задумчивости смотря на белесые буруны на водной глади, расходящиеся веером и постепенно исчезающие, словно поглотив самих себя. И ему почему-то грезилось, что и он сам скоро, вот так же проскользив по поверхности жизни, угаснет, исчезнет или сам по себе, или смытый другой, мощной волной. И тяжесть оттягивающего карман дамского браунинга с одним патроном оставляла ему уже мало надежд на благополучный исход.

Предчувствие не обмануло его. Телефонный звонок раздался уже в день его приезда в Москву. Они наверняка знали дату его возвращения. Эта телефонная трель, словно звук набата, заставила тревожно забиться его сердце. Голос заказчика был взволнован.

- Послушай, мастер, у нас, пока ты на теплоходе прохлаждался, возникли проблемы, и нужна новая закладка! Срочно! К завтрашнему вечеру, скажем, в 18.00 часов.