Элегия

Она шумно встала и прошлась по комнате.

— Гм… Вы прежде так не выражались…

— Это чего? Об искусстве-то? Не приходилось, Николай Модестович… Мы, ведь, с вами вообще «умных» разговоров никогда не водили. Вы мастер от них отделываться, — нервно усмехнулась она, но улыбка тотчас сбежала с её губ. — Но я никогда не думала иначе… И, конечно, теперь не изменю своих взглядов. Поздно! Я уже не молоденькая…

«Дурит… — решил Васильев, успокаиваясь. — Однако, я вижу, ни одна баба от блажи не застрахована».

Видя, что хозяйка не обращает на него внимания, Васильев сам подлил себе кипятку в остывший чай, подвинул к себе корзину с зандкухенами, втянул их вкусный запах и с удовольствием принялся за чай.

III

На рояле Анна Николаевна увидала футляр со скрипкой и остановилась. Взгляд её смягчился.

— Вы привезли с собой что-нибудь? — через комнату спросила она, не оборачиваясь.

— Да, — забормотал он с полным ртом. — Там… в кармане шубы… прелестная вещица… Не хотите ли разобрать? Я готовлю её к будущему концерту.

— Нет… Потом, потом… Когда уберут со стола, и мы останемся вдвоём… без помехи…

Она опять нервно заходила по комнате, вытягивая пальцы. Он следил за ней глазами.

— Анна Николаевна, почему вы нынче не в духе?

Она не отвечала… Казалось, она и не слышала, поглощённая борьбой, которая шла в её душе.

Когда она проходила мимо, Васильев опять окликнул её и пододвинул ей стул.

— Присядьте, Анна Николаевна… Я, ведь, не для того сюда тащился, на ночь глядя, чтобы приятно помолчать. Мне говорить с вами нужно по душе.

«Начинается… Я это предчувствовала»…

Она заметно побледнела, но покорно подошла и тихо опустилась на стул.

Васильев тщательно вытер салфеткой свои яркие губы, стряхнул с бороды крошки и, с блеском насытившегося, удовлетворённого чувства в глазах, подвинулся к хозяйке и взял её руку.

— Постойте… Ну, зачем же вы руку выдёргиваете? Сидите смирно, вот так… И слушайте… Я очень скучаю, дорогая Анна Николаевна. Жизнь в номерах положительно опостылела мне. Напрасно думают, что эта цыганщина по душе артисту. Меня всё это угнетает… Надо нанять квартиру, обзавестись хозяйством сызнова и… Вы слушаете меня, Анна Николаевна?

— Да, продолжайте…

— И ввести в дом хозяйку… Жениться надо…

Он стиснул крепко её руку и заглянул ей в глаза. Она отвернулась, но лицо её как бы застыло.

— Ну что ж! С Богом!

— Вы одобряете?

— Конечно…

Она сказала это бесстрастно с виду, и надо было иметь очень музыкальное ухо, чтоб уловить горечь в её тоне.

У него было музыкальное ухо.

— Видите ли, Анна Николаевна… Мы, артисты, вообще недолговечны. Но губят нас не столько труды, расшатывающие нервную систему, и все эти волнения, сопряжённые с появлением на сцене и эстраде, перед судом публики (между нами говоря, порядочной дуры), сколько ненормальный образ жизни, отсутствие оседлости, колеи и… все эти эксцессы… Толпа воображает, что всевозможные кутежи и оргии необходимы нам как воздух. Вздор! Они только разрушают здоровье и губят талант. Нам, артистам (он чуть-чуть не обмолвился «великим людям»), положительно так же необходимо жениться, как и простым смертным.

Он помолчал, выжидая, какое впечатление произведёт его речь. Но Анна Николаевна даже глаз не подняла, и рука её всё так же бесстрастно лежала в его тёплой ладони.

— Теперь перейдём к частностям. Я человек, как вы знаете, обеспеченный. Моего заработка хватит на то, чтобы содержать жену прилично. Приданого я не ищу… Оно как-то лучше, видите ли, чтоб муж не зависел от жены…

— А ещё лучше, конечно, чтоб жена всем была обязана мужу? — резко подхватила Анна Николаевна и на этот раз отняла свою руку.

Он прямо поглядел ей в глаза, с упорным выражением человека, не привыкшего идти на компромиссы.

— Да, так лучше… Потом, я не возьму молодой девушки, лет двадцати. У них ветер в голове. Мне нужна серьёзная особа, которой я могу вверить моё счастье и не раскаяться в выборе. Все эти ссоры, бури, сомнения в чувстве вредят и здоровью и работе. Мне нужно глубокое чувство…

— И глубокое знание кулинарного искусства…

— И это, конечно… Это даже обязательно, — подчеркнул он, не смущаясь её едким тоном. — Жена должна быть хозяйкой. Я признаю, как видите, разделение труда. Весь дом остаётся на руках жены, когда муж уходит на заработок. Мы, мужья, особенно мужья-артисты, не должны спускаться до будничных сторон жизни. Это женское дело… Настоящий женский вопрос, — пошутил он. — А научиться всему можно. Была бы охота.

И он выразительно посмотрел ей в глаза.

— Далее: моя жена должна быть музыкальна…

Она вдруг закрыла лицо руками и истерически захохотала.

— Что с вами?

— Ничего… ничего… Ха!.. Ха!.. Ха!

Она на мгновение открыла лицо, и ему показалось, что глаза её влажны.

— Продолжайте… Это так любопытно! Ха!.. Ха!.. Ха!

— Но я не понимаю, право… — начал Васильев, видимо оскорблённый этою неуместною весёлостью.

— Совсем по рецепту: столько-то гран того-то, столько-то другого… А главное — с таким апломбом… Ха!.. Ха!.. Ха!

Смех её сорвался разом.