Элегия Хиллбилли

Сперва я не замечал ничего необычного. Папо умер, и каждый переживал его смерть по-своему. Линдси почти все время проводила с друзьями, я ее толком не видел. Сам я держался поближе к Мамо и постоянно читал Библию. Мать спала больше обычного и постоянно срывалась по мелочам. Если Линдси вдруг забывала приготовить ужин или выгулять собаку, мать принималась вопить: «Отец единственный меня понимал!

Теперь его больше нет, а вы все делаете назло!» Впрочем, мать всегда была вспыльчивой, поэтому я не заподозрил дурного.

Казалось, что мать бесится, когда по деду горюет кто-то помимо нее. Тетушка Ви, например, не имела права плакать, потому что с Папо они никогда не были близки. Мамо вообще не любила мужа и не хотела жить с ним под одной крышей. Мы с Линдси обязаны были взять себя в руки, потому что умер всего лишь дедушка, а не родной отец. Первый тревожный звоночек, что дело неладно, прозвенел однажды утром, когда я проснулся и решил сходить домой к матери. Было рано, они с Линдси должны были еще спать. Сперва я зашел в комнату к сестре, но там оказалось пусто. Нашлась она почему-то в моей спальне. Я встал рядом с ней на колени, разбудил, и она крепко меня обняла. А потом, спустя какое-то время, с чувством сказала: «Мы справимся, Джей! – (Так она меня называла.) – Обязательно справимся!» До сих пор не знаю, почему той ночью она легла спать у меня в комнате. Зато я очень быстро узнал, что Линдси имела в виду.

Спустя несколько дней после похорон я вышел из дома Мамо, огляделся – и вдруг услыхал в конце улицы какой-то шум.

Мать стояла во дворе в одном лишь банном полотенце и орала на самых близких ей людей. На Мэтта: «Гребаный ты неудачник!» На Линдси: «Хватит уже, сучка, думать только о себе! Устраиваешь драму, будто потеряла родного папочку. Он тебе не отец!» На Тэмми – своего приятеля, очень милого парня, который на самом деле был геем: «Ты только притворяешься мне другом, а сам мечтаешь меня трахнуть!» Я побежал туда, хотел ее успокоить, однако тем временем подъехала полиция. Полицейский схватил маму за плечи, и она, вырываясь, упала на землю. Ее подняли и потащили в машину, а она брыкалась и кричала. На крыльце была кровь; кто-то сказал, что мать порезала запястья. Я так и не понял до конца, что именно там произошло. Пришла Мамо, забрала нас с Линдси к себе. В голове вертелась только одна мысль: Папо обязательно бы придумал, что делать.

Дедушкина смерть стала для матери последней каплей. Наверное, только ребенок мог закрывать глаза на тревожные симптомы. Годом ранее мать потеряла работу в мидлтаунской больнице, потому что каталась по отделению неотложки на роликовых коньках. Я тогда считал, что мать ведет себя странно из-за развода с Бобом. Мамо порой говорила, что у матери «едет крыша», но я считал, что бабушка просто язвит. Когда мать уволили, я как раз уехал в Калифорнию и за все время поездки получил от нее лишь одно письмо. Я понятия не имел, что за моей спиной взрослые – Мамо и дядюшка Джимми со своей женой, тетушкой Донной – обсуждают, не стоит ли мне перебраться в Калифорнию насовсем.

Тот случай, когда мать чуть ли не голышом устроила во дворе сцену, оказался кульминацией ее истерик. Выяснилось, что вскоре после переезда в округ Прейбл она подсела на опиатические медикаменты. Сперва выпрашивала рецепты у врачей, затем, видимо, стала воровать лекарства у пациентов. Кончина Папо ее добила, превратив наркоманку в человека, неспособного соблюдать правила приличия.

Так смерть Папо окончательно переломила жизнь нашей семьи. До похорон я жил хоть и суматошно, на два дома, тем не менее вполне счастливо. У матери сменялись ухажеры, бывали хорошие дни и плохие, но мне всегда было куда пойти. После смерти Пайо, когда мать попала в Центр реабилитации наркоманов Цинциннати – мы называли его «домом ЦРН», я вдруг ощутил себя обузой. Мамо никогда не жаловалась, однако с самого детства она только и делала, что боролась: сперва с нищетой в Джексоне, потом с мужем-алкоголиком, затем с юным зятем-мерзавцем (первым супругом тетушки Ви) и, наконец, с многочисленными кавалерами матери. Все семьдесят лет жизни Мамо решала чужие проблемы. А теперь, когда ее ровесники наслаждались тихой и спокойной пенсией, ей пришлось воспитывать двоих внуков-подростков. Без поддержки Пайо это бремя оказалось вдвое тяжелее. Спустя несколько месяцев после его смерти я вспоминал ту женщину, которую видел в уголке похоронного дома, и не мог избавиться от ощущения, что, несмотря на все бабушкины старания, эта незнакомка теперь все чаще берет над ней верх.