Элегия Хиллбилли

Получается, что риторика современных консерваторов (а я выступаю от их имени) не отвечает ожиданиям основной массы избирателей. Вместо того чтобы поощрять сотрудничество, консерваторы только разжигают рознь, которая подрывает амбиции многих моих сверстников. Одни мои друзья добились успеха, а другие поддались пагубным соблазнам Мидлтауна – наркотикам и выпивке, обзавелись в юном возрасте детьми или вовсе угодили в тюрьму. Везунчиков от неудачников отличает только одно – правильное решение. И тем не менее все чаще и чаще звучат странные лозунги: «Не вы виноваты в своем провале, это все правительство».

Мой отец, к примеру, никогда не чурался тяжелой работы, и все же он не верил в самый очевидный способ подняться по социальной лестнице. Когда он услышал, что я хочу поступать в Йель, то спросил, кем я намерен там притвориться: «чернокожим или либералом»? Вот сколь низки культурные ожидания белых рабочих в Америке. Не надо удивляться тому, что по мере распространения этих взглядов растет и количество людей, не желающих идти к успеху.

Проект исследовательского центра Пью[64] по изучению экономической мобильности позволил проанализировать, как американцы оценивают свои шансы на успех – и результаты получились ошеломительными! Во всей Америке нет более пессимистично настроенного сообщества, чем белые рабочие. Больше половины темнокожих, латиноамериканцев и белых с высшим образованием уверены, что их дети будут жить лучше них. Среди рабочего класса такие ожидания разделяют лишь 44 %. Что еще более удивительно, 42 % опрошенных (самый высокий показатель в результатах опроса) утверждают, будто с экономической точки зрения живут хуже своих родителей.

Впрочем, в 2010 году я об этом не думал. Я был рад тому, что имею, и верил в будущее. Впервые я чувствовал себя чужим в Мидлтауне. И в пришельца меня превращал именно мой оптимизм.

Глава двенадцатая

Готовясь к поступлению в юридический вуз, сперва я даже не глядел в сторону Йеля, Гарварда и Стэнфорда – трех легендарных столпов нашего образования. Я не верил, что у меня есть хоть малейший шанс туда попасть. И, что куда более важно, не думал, будто выбор университета имеет принципиальное значение: ведь все юристы неплохо зарабатывают. Надо лишь поступить на юридический, и тогда все сложится: меня ждет уважаемая профессия, достойная зарплата и «американская мечта». Однако затем мой приятель Даррел случайно встретил в модном ресторане бывшую однокурсницу. Она работала там официанткой, потому что не смогла устроиться по специальности. И я решил попытать счастья в Йеле или Гарварде.

Стэнфорд – одно из лучших учебных заведений страны – я рассматривать не стал. Дело том, что их заявка включала в себя не только стандартный набор документов (копию табеля с оценками, результаты экзамена и эссе); в Стэнфорде требовалось еще и личное согласие декана из колледжа: документ, написанный по определенному шаблону и заверенный подписью, подтверждающей, что ты не полный идиот.

Беда в том, что я не был лично знаком с деканом Университета штата Огайо. Уверен, что она замечательная женщина и без колебаний подписала бы нужную мне бумагу, которая, по сути, была не более чем простой формальностью. Однако обращаться к ней с просьбой я не посмел. Мы с этой женщиной никогда не встречались, я у нее не учился, и, что самое важное, я ей не доверял. Какими бы достоинствами она ни обладала, для меня она была человеком посторонним. Преподаватели, которых я просил написать рекомендательные письма, мое доверие заслужили. Я видел их каждый день, писал у них контрольные, делал задания… Как бы я ни любил свой колледж, я просто не мог отдать судьбу в руки незнакомки.

Я пытался себя переубедить. Даже распечатал бланк и поехал с ним в кампус. Но когда настало время, просто скомкал бумагу и выбросил ее в урну. Дорога в Стэнфорд была закрыта.

Я решил, что меня больше привлекает Йельский университет. У него была особая аура: Йель благодаря своим маленьким академическим группам и уникальной системе оценок считался наиболее удобной стартовой площадкой для начинающего юриста. Беда в том, что подавляющее большинство его студентов – выходцы из частных элитных колледжей, поэтому я считал, что с государственным колледжем за плечами там делать нечего. И все же на всякий случай подал онлайн-заявку.

Одним весенним днем в 2010 году, вскоре после полудня, у меня зазвонил телефон, и на экране высветился номер с незнакомым кодом «203». Я ответил. Звонивший представился директором приемной комиссии Йельской школы права и сообщил, что меня приняли в выпуск 2013 года. Я был в таком восторге, что весь разговор плясал от радости. Когда мой собеседник распрощался, я бросился звонить тетушке Ви, и та, услыхав в трубке мой взволнованный голос, сперва решила, что я попал в аварию.