Элегия смерти

С лицом белее снега арестант с трудом поднялся на ноги. Начальник Чжан, не обращая больше на него внимания, стал прохаживаться вдоль шеренги новичков.

– Объясняю, куда вас занесло. Это тюремный блок номер четыре, зона строгого режима. Если вы здесь, значит, вы – закоренелые преступники, и применять к таким отбросам самые суровые наказания для меня одно удовольствие.

Хотя говорил он негромко, в голосе слышалась сила. Начальник Чжан все еще держал в руке жужжащую дубинку. Когда он проходил мимо, арестанты бледнели в ожидании внезапного выпада и волны боли. Начальник остановился перед парнем в очках и несколько секунд смотрел на него в упор. Тот закусил губу, не смея даже сделать вдох. Увидев его страх, начальник Чжан словно повеселел. Он выключил электрошокер.

– Естественно, вас прислали сюда не для того, чтобы я вас наказывал. Нет, моя работа – спасти вас, уберечь от падения в пропасть и наставить на правильный путь. Однако сейчас вы должны запомнить лишь одно слово: подчинение! Если я говорю делать – вы делаете. Если говорю не делать – вы молча поджимаете хвосты. Ясно?

– Ясно! – хором отозвались новички, за исключением татуированного, который еще не оправился после удара током. Он открыл рот, но не смог издать ни звука.

Начальник Чжан нахмурился и, кивнув на него, сказал другому охраннику:

– Этот, похоже, уснул. Ну-ка, взбодри его.

Охранник подскочил к татуированному и ткнул потрескивающей дубинкой ему в живот. Тот вскрикнул и снова рухнул на пол. Охранник наклонился и не убирал дубинку, даже когда татуированный несколько раз проревел: «Ясно!»

Начальник Чжан стоял, заложив руки за спину, позволяя заключенным слушать сдавленные крики, и только через полминуты остановил охранника.

По лицу татуированного текли слезы, рот перекосился. Однако он, не дожидаясь приказа, тяжело встал на ноги и вернулся в строй. Теперь орел на его спине был весь в грязи и больше походил на потрепанного воробья, чем на гордую хищную птицу. Начальник Чжан, напротив, выглядел весьма довольным собой.

– Ладно, отведите их в камеры, – бросил он.

Следуя указаниям охранников, заключенные накинули на себя рубашки, схватили все остальное и друг за другом зашагали к лестнице.

– Как тебя зовут? – вдруг окликнул начальник Чжан парня в очках, когда тот проходил мимо.

– Хан Вэньчжи, – ответил парень, вытянувшись в струнку.

Начальник хмыкнул.

– Мне про тебя все известно. Но раз ты теперь здесь, следуй нашим правилам. Ты ничем не отличаешься от остальных, поблажек не жди. Понял меня?

– Понял, – глухо отозвался Хан Вэньчжи.

– Хорошо. – Начальник Чжан взмахнул рукой. – Можешь идти.

Шеренга двинулась по тюремному коридору. Время от времени охранники останавливали строй, отпирали дверь и запускали в камеру одного из новичков. Наконец добрались до последней камеры на четвертом этаже, в юго-восточном углу здания. Один из охранников открыл металлическую дверь.

– Заходи, – кивнул он Хану Вэньчжи.

Тот взглянул на номер камеры – 424[3] – и вошел, чувствуя подступающую волну отчаяния.

Когда дверь за ним захлопнулась, из коридора донесся голос:

– Парнишка хрупкий, так что вы с ним полегче.

– Не волнуйтесь, охранник Чжоу, – усмехнулся кто-то в глубине камеры. – Мы не посмеем доставить неудобства нашему славному государству.

Хан огляделся. Камера площадью чуть больше десяти квадратных метров. Слева от входа крошечный туалет, от которого шел жуткий смрад, а справа – металлическая двухъярусная кровать. На верхней койке кто-то лежал, а нижняя пустовала.

– Очкарик, вон твое место, – сказал мужчина, отвечавший охраннику, и махнул рукой в сторону свободной койки. Сам он развалился на нижней полке у стены, напротив него сидели еще трое заключенных.

Хан Вэньчжи заискивающе улыбнулся, прикидывая в уме: три кровати, шесть человек – он занял последнее место в камере. Бросив вещи на кровать, Хан сел, чтобы натянуть брюки.

– Эй, недомерок, одеваться тебе не разрешали! – крикнул парень с дальней койки. Несмотря на юный возраст – на вид ему не было и двадцати, – глаза на хмуром лице глядели злобно.

Хан замер, вцепившись в брюки обеими руками.

– Иди сюда, – подозвал его первый мужчина.

Сам он все еще полулежал в нарочито расслабленной позе – вероятно, такое мог себе позволить только местный главарь. Хан положил брюки на кровать и приблизился. Глава – лет сорока, невысокого роста, но крепко сбитый, левую щеку пересекал шрам от пореза – осмотрел Хана с головы до ног, будто хотел увидеть самое его нутро.

– Ты что, мать твою, немой? – Юный головорез подскочил к Хану и отвесил ему подзатыльник. – Почему не поздоровался со братцем[4] Пином? – Увидев у Хана искры гнева в глазах, он добавил: – На неприятности напрашиваешься?

– Ха, ну надо же! У дохлика, я гляжу, есть характер! – рассмеялся другой заключенный. – Ты не забыл, где находишься?

Голос доносился с койки напротив, и Хан узнал в нем того, кто подначивал татуированного.

– Здравствуй, братец Пин, – кротко сказал Хан, решив подавить гнев и не привлекать лишнего внимания.

Братец Пин хмыкнул, а потом спросил:

– Как тебя звать?

– Хан Вэньчжи.