Электра

На меня обрушилась мешанина образов, гул невнятных шумов – ничего не разобрать, слишком быстро, слишком громко. Не устояла бы на ногах, да он держал меня, а потом отпустил, разжав руки, и я, пошатнувшись, налетела спиной на стену.

– Вот тебе мой дар. Владей.

Я приникла к твердому камню, превозмогая дурноту от головокружительной гонки, захватившей разум. Сменялись искаженные, неузнаваемые лица, они кривлялись, молили, просили ответов, желали знать. А над ними в ярких вспышках промелькивало разное: щурилось от солнца дитя, плескались в лунных водах весла, языки пламени взметывались в небо. Казалось, череп расколется того и гляди, осыплется дождем обломков. Он вдохнул в меня способность, несовместную, конечно, с жизнью. Наградил даром пророчества, о котором мать остерегала ведь просить.

А потом его лицо опять придвинулось к моему, и я хотела закричать, но не могла издать ни звука. Он гладил мои обнаженные руки, тянулся к лентам, связывавшим мои волосы, к бронзовой застежке на плече, скреплявшей мои одежды – священные одежды девственной жрицы Аполлона. Дар его был не безвозмездным. Я поняла теперь, какова цена.

И смутилась, оцепенела, перепугалась до смерти. Одно лишь осознавала ясно. Став жрицей его храма, я должна была, отрекшись от самой себя, остаться нетронутой, девственной. И понимала, что случится, если нарушу обет целомудрия, пусть даже с самим Аполлоном. Меня изгонят из храма, а только это место в целом городе и было мне домом.

Я отчаянно замотала головой, ища спасения.

– Не надо! – прохрипела. – Прошу, не надо!

Царственные брови его сдвинулись, золотые глаза потемнели, а пальцы железными браслетами стиснули мои запястья. Лицо бога оказалось так близко, что я почувствовала невероятную нежность его безупречной кожи, сладость его дыхания. Думала, он применит силу, но только целовать меня Аполлон не стал.

Плевок его, зашипев, обрызгал мне горло. Слюна его обожгла уста, ободрала язык, стекая ручейками, извивисто корчившимися во рту и после того, как он рукой сомкнул мне губы. Его пылающий взгляд прожигал, могучая божественная воля была непреклонна.

Я глотнула. Будто бы жидкого пламени. А потом он исчез, так же внезапно, как появился.

Я осела на пол – не держали ноги, беспомощные, как те водоросли, колыхавшиеся в пене, что видела, гуляя по берегу, только сегодня утром, а кажется, в другой жизни. Он и в самом деле ушел, пространство храма опустело. Но отчего не причинил мне вреда, я не понимала.

До тех самых пор, пока не пришли другие жрицы. Я рассказала им всю правду, но мне не поверили, и тогда я стала рассказывать о видениях, лавиной рушившихся на меня. Мне открылись надежды, жизни, судьбы этих девушек, и я хватала их за руки, за одежды, такие же, как у меня, исступленно все это описывая.

Аполлон наделил меня своим даром, и теперь мне все на свете было ведомо. Но другие девушки, любившие его не менее пламенно, моих слов не понимали. На меня глядели вскользь, а друг на друга – растерянно, едва заметно качали головами, и вот тут-то, осознав, что сделал Аполлон, я завыла, терзая собственную плоть, и никак не могла остановиться, пока не явился кто-то другой, посильнее, и тогда уж меня усмирили, отнесли в покои, а в ответ на вопли мои просто заперли.

Я и впрямь овладела даром пророчества, сам Аполлон вдохнул его мне в рот. Но с тех пор никто не верил ни одному моему слову.

5. Клитемнестра

Прощание со Спартой запечатлелось в памяти ярчайшим символом, загоравшимся во тьме, стоило только сомкнуть веки. Поначалу в Микенах я ночи напролет воссоздавала мысленно те мгновения, оживляя мельчайшие подробности, неосознанно подмеченные тогда: привкус соли в воздухе, крики чаек в вышине, радуги в брызгах от солнечного света, разбивавшегося о поверхность вод, и сжатые до белизны костяшек пальцы Менелая, так крепко державшего Елену за руку, будто ослабь только хватку – и она упадет и унесется вдаль, подхваченная океаном.

Прибытие в Микены, напротив, обернулось сумбуром, невнятицей беспорядочных звуков и образов. Хорошо запомнилась могучая стена вокруг дворца из каменных глыб – таких громадных, что смертному сдвинуть не под силу. Это циклопы строили, уверил меня Агамемнон, свирепые дикари из племени одноглазых великанов, а им громадные валуны ворочать – все равно как мешки с ячменем. Он крепко держал меня за руку и светился от гордости. Явно довольный, хоть и суровый с виду. Ликовал, наверное, предъявляя завоеванной им невесте им же завоеванное царство.

В Спарте мы жили средь долины, с трех сторон окруженной горами – добрыми стражами, следившими за нами свысока. В Микенах дворец стоял на возвышенности, господствуя над окрестными холмами, и казалось, что весь мир у наших ног.

В этот самый дворец мы и вошли, миновав исполинские ворота в каменной толще стены.