Электрическая машина

Он стащил зубами вязаную перчатку и так же щеголевато щелкнул по кожаному лакированному козырьку своего гимназического картуза.

Это было новое приветствие, которое только что вошло в моду у одесских мальчиков и считалось самым высшим шиком на всем протяжении от Большого Фонтана до Дюковского сада.

- Клифт! - сказал Гаврик.

- Клифт! - сказал Петя.

После чего он крепко пожал ярко-красную руку приятеля.

- Куда шмалишь? - спросил Петя.

- На тульчу. А ты что: правишь казну?

- Спрашиваешь!

В переводе на русский язык это значило:

- Привет!

- Привет!

- Куда ты идешь?

- На толкучий рынок. А ты что: прогуливаешь уроки?

- Странный вопрос: конечно!

Но в то время все одесские мальчики разговаривали на таинственном и довольно странном языке, заимствованном у рыбаков, матросов, портовых грузчиков и знаменитых одесских босяков, обитателей трущоб и ночлежек. Пусть же это никого не удивляет.

Некоторое время приятели шли молча. Пете не терпелось поскорее сообщить Гаврику, что он стал вкладчиком, и показать сберегательную книжку. Он буквально дрожал от нетерпения. Ужасно хотелось похвастаться. Но хороший тон требовал не торопиться.

Наконец, когда, по мнению Пети, прошло достаточно времени, - а на самом деле прошло не больше двух минут, - Петя вдруг остановился, как бы только что вспомнив новость, хлопнул себя по башлыку, с которого посыпался снег, и крикнул:

- Стой! Я совсем забыл. Гаврик, стой, подожди. Слушай сюда. Стой!

Гаврик остановился. Мальчики стояли посреди тротуара спиной к ветру, и ветер валил на них с крыш пургу. Петя тяжело дышал от счастья и волнения.

- Гаврик, стой. Слушай сюда. Знаешь, кто я теперь?

- Ну?

- Не "ну", а ты скажи. Знаешь?

Гаврик не любил чего-нибудь не знать. Он этого терпеть не мог. В этом было нечто почти унизительное. Его гордость страдала. Он сердито наморщил лоб. На лбу, ярко-розовом от стужи, морщины казались совсем белыми, как макароны.

- Ну, ну, - сказал Петя самодовольно, - скажи?

- Гимназист, - сказал Гаврик.

- Дурень, - сказал Петя.

- Сам дурень, - сказал Гаврик.

- От дурня слышу, - сказал Петя. - Не знаешь?

- Ну?

- Нет, не "ну", а ты скажи. Знаешь?

- Не знаю, - нехотя сказал Гаврик, умиравший от любопытства.

- Ага! Не знаешь? Так я тебе скажу: вкладчик. Ага!

Невыносимая гордость и блаженство звучали в Петином голосе.

- Что ты говоришь! - с фальшивым изумлением воскликнул Гаврик, для которого слово "вкладчик" во всех отношениях было пустым звуком.

Но Гаврик терпеть не мог чего-нибудь не знать.

- Что ты говоришь! - повторил он еще раз и, для того чтобы окончательно скрыть свое невежество, хлопнул Петю по ранцу, с которого посыпался снег. Молодец, вкладчик!

- Да, - сказал Петя. - Вкладчик. А что, скажешь - нет? И могу доказать.

- Докажи.

- И докажу.

- Не докажешь.

- А вот докажу.

- А вот не докажешь.

- Не докажу? Нет? Тогда смотри.

Петя тут же, посреди тротуара, скинул ранец, зажал его между ног, расстегнул и торопливо вытащил бледно-сиреневую книжку Государственной сберегательной кассы. Он открыл ее на первой странице и, все время дуя, чтобы ее не запорошил снег, показал Гаврику.

Гаврик прочел все, что там было написано, и кое-что понял. Однако это ничуть не поразило его. То, что так сильно действовало на Петино воображение, - все эти штемпели, подписи, печати, параграфы правил для вкладчика, таинственные и почти волшебные слова "проценты", "сумма", "капитал", - все это для Гаврика было лишено очарования.

Он принимал все это так, как оно было, во всей его будничной простоте и даже скуке. Его ум не находил пищи там, где Петино воображение уже создало целый мир и населило его призраками.

- Теперь ты видишь? Теперь ты видишь? - возбужденно говорил Петя, укладывая сберегательную книжку в ранец и надевая его сначала на одно плечо, а потом, вывернув руку, пристегивая к другому. - Теперь ты видишь, что я вкладчик и у меня есть капитал? Ага!

- Где еще тот капитал! - сказал Гаврик равнодушно и свистнул.

Петя остолбенел.

- Как это - где капитал? - закричал Петя, и его красные от мороза щеки даже пошли от возмущения белыми пятнами. - Ты ж сам видел. Написано. Сумма вклада - три рубля.

- Эге, где еще эти три рубля!

Петя смотрел на Гаврика во все глаза с яростью, с отчаянием и не находил слов. Было все так ясно. Сумма вклада - три рубля. Вклад выдается немедленно и по первому же требованию. На капитал нарастают проценты. Три процента годовых. Яснее, кажется, трудно себе представить. И все-таки Гаврик не понимает. Нет, наверное, отлично понимает, только ему завидно, и он нарочно притворяется дурачком.

Но Гаврик не притворялся. Он хотя действительно кое-что и понял, но понял не все. Он привык к простым понятиям. Деньги есть деньги. Три рубля есть три рубля - одна зеленая бумажка или три больших серебряных рубля, приятных на ощупь, скользких и тяжелых на вес. Или же два рубля целых, а остальные мелочью. Или как угодно, хоть все три рубля медяками. А то, что написано три рубля, это еще ничего не значит. На буквы ничего не купишь. Написано - написано, а потом придешь получать, и дадут дулю. Бывали и такие случаи.