Электрические тела

– Можно мне их посмотреть? – спросила Мария.

– Мария! – сердито одернула ее Долорес. – Это так невежливо!

Я снял часы с запястья и вручил их девочке.

– Мария, немедленно их отдай.

Девочка выпятила губку, отдала мне часы и игриво скользнула обратно к окну, прижав пухлые пальчики к стеклу и бесстрашно глядя вниз. Мне захотелось встать рядом с ней на колени и показать лошадок и экипажи в Центральном парке. Мне захотелось купить этой малышке новую одежду, рожок с мороженым, университетское образование и миллион других вещей.

– Как высоко! – радостно воскликнула она. – Машинки как желтые жучки!

– Да. Пойдем, Мария, мы и так сильно помешали мистеру Уитмену. – Долорес взяла ребенка за руку. – Спасибо, – повторила она.

Мы неловко постояли, не пожимая друг другу рук.

– Я провожу вас к лифту.

Что я и сделал. Проходившая мимо Саманта с нескрываемым изумлением уставилась на Долорес и Марию, а потом, опомнившись, широко улыбнулась и проследовала дальше, не сказав ни слова. Мы добрались до приемной.

– Вы покажете глаз врачу? – спросил я, гадая, не нужны ли Долорес деньги.

– У нас все будет в порядке, мистер Уитмен. Вы были очень добры, но нам больше не нужна никакая помощь, – решительно ответила Долорес Салсинес. – Спасибо. До свидания.

После этого она вошла в лифт, напряженно подталкивая ладонью кудрявую головку Марии и протягивая другую руку к медной пластинке с кнопками. Мне хотелось сказать ей что-нибудь, но я не мог найти нужных слов. Я посмотрел прямо в ее большие темные глаза, но она беспокойно отвела взгляд.

– Ну что ж... – промямлил я.

Мы в последний раз вежливо кивнули друг другу. Я попытался успокоить себя тем, что положение Долорес и Марии улучшится, однако успокоение не приходило. Дверцы лифта закрылись.

Я вернулся к себе в кабинет. «Неплохое начало дня, – подумал я, – высокооплачиваемый молодой администратор с тридцать девятого этажа оказывает поддержку сексапильной латиноамериканке с подбитым глазом».

Мне хотелось бы поговорить с ней подольше. Однако они с дочерью ушли, и я решил, что мы больше не встретимся. Подойдя к окну, я посмотрел вниз, на улицы. Наступило время ланча. Тысячи служащих вытекали из зданий на тротуары – цветастые капельки, передвигающиеся по гигантской каменной сетке. Через минуту Долорес Салсинес и ее дочь Мария окажутся среди этого множества людей, спеша, сражаясь за пространство, свет и воздух. Я пытался убедить себя в том, что меня не касается, что с ними будет, что я за них не отвечаю.

Час спустя мы собрались в комнате для совещаний. На угловом столике стояла большая коробка с пончиками. Я занял свое место по левую руку Моррисона, пока входили остальные: Саманта, банкиры и консультанты, несколько финансистов Моррисона и, конечно, Билз, которому была присуща холодная развязность, всегда мне претившая.

– Привет, Джек.

Он улыбнулся – воплощенное дружелюбие.

– Эд.

Я сухо ему кивнул.

У Билза были правильные черты лица, благообразный прищур, почти двухметровый рост и пристрастие к тысячедолларовым костюмам, и я возненавидел его еще много лет назад, как только мы начали работать вместе. У него было нечто такое, чего я был лишен, – он обладал элегантностью. Он казался отстраненным и выглядел так, словно у него всегда было время для удовольствий и развлечений. Моррисон использовал Билза в представительских целях: для визитов в дочерние компании, встреч с инвесторами, присутствия на ежегодных конференциях по продажам и радостных приветствий на профессиональных теннисных турнирах, спонсируемых Корпорацией, включая открытый чемпионат США, где он перед камерами вручал победителю чек на крупную сумму. Голос у него был низкий, красивый – и это дарило ему незаслуженный авторитет. Он всегда смотрел на меня сверху вниз. (Я – трудяга, у меня вечно усталый вид, лицо у меня становится осунувшимся и недовольным, когда в пищеводе вскипает кислота... я безнадежен.) Билзу платили не за его ум, а за его умение держаться, как это часто бывает. После гибели Лиз он подошел ко мне, чтобы выразить свои соболезнования, и на секунду я поверил ему, но потом заглянул прямо в его немигающие глаза и понял, что он в это самое мгновение изучал меня, чтобы определить, не дает ли ему мое горе какое-нибудь преимущество, которое ему следует учесть. Оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало быть умнее в отношении Эда Билза.