Когда Лия жила с бабушкой, она часто сталкивалась в подъезде с женщиной на протезах. Та жила на первом этаже, ходила летом в поношенном болоньевом пальто и в вязаной шапке, которая сползала на глаза, пока женщина преодолевала три ступеньки, ведущие к выходу из дома. Одной рукой она опиралась на костыль, второй цеплялась за перила, медленно переставляя железные палки, торчащие из дешевых сапог, ступенька за ступенькой. Лия терпеливо ждала, придерживая дверь, но каждый раз, как только женщина выходила из подъезда, Лия взбегала по лестнице на девятый этаж, не вызывая лифта, чтобы почувствовать, как сгибаются колени, двигаются суставы и напрягаются мышцы в ногах.
А потом маршировали солдаты. Ей прокручивали короткое, дерганое, снятое на телефон видео. Маршировали не солдаты, маршировали их ноги. Искусственные ноги с искусственным интеллектом. Роботизированные протезы, запрограммированные на строевой шаг.
«Ни одного дезертира», – улыбались они.
Войн больше нет, но русская армия будет шагать. Искусство умрет, но русский балет…
Нейронным сетям скормили тонну материалов: записи, фотографии, съемки. Ненасытная глотка пожирала всех Жизелей, которых когда-либо танцевали за всю историю балета, от Карлотты Гризи до Бессмертновой, от Парижа до Японии. Нейросеть обучалась, анализировала, рассчитывала амплитуды, высоту прыжка, углы наклона, раскладывала движения на геометрические фигуры, превращала гран батманы, жете и кабриоли в программный код. Оценивала, выбирала, создавала. Подчиняла музыке, диктовала счет.
Раз! Нажми на кнопочку. И два! Танцуй, Жизель.
VII
Сложена пополам, как сломанная кукла. Голова повисла, волосы спадают вниз, на лицо. Правда, на кой черт им видеть ее лицо. Оно должно быть искажено болью от столь неестественной позы. Напряженная шея, убегающая вверх тропинка позвонков. Руки заведены за спину, тянутся вверх – фотограф срывается на крик: «Выпрями, выпрями!». Ноги широко расставлены в деми-плие. Прозрачная колючая юбка, – знаю, что колючая, – задрана выше колен, обнажая протезы, поднятые на пуантах. По протезам пробегают электрические заряды, пульсируют синим цветом.
Опустевший зал для репетиций номер шесть больше не залит кровью.
Изящный росчерк неоновых букв дрожит в заледеневших лужах. Жизель: киборг на пуантах. Это они обо мне?
Сломанная кукла с сияющими ногами на рекламном щите, я не знаю тебя. Завтра ты будешь танцевать, но никто не будет смотреть на тебя. Никто не запомнит твое лицо, никто не запомнит твое имя. Твои ноги – вот, что они запомнят, вот, на что они придут поглазеть. Жизель, киборг на пуантах, каждый вечер будет выходить на сцену, повторять раз за разом идеальные па. Продуманные, выверенные, проверенные. Публика будет ликовать, о как она будет ликовать.
Сломанная кукла с сияющими ногами на рекламном щите, ты должна быть счастлива. Помнишь, каково это? Связки рвутся, ломаются фаланги пальцев. Больно. Мышцы сводит судорогой. Нежная кожа стирается до мяса. Больно. Тело теряет равновесие, соскальзывает с прямой оси и рушит выстроенные графические линии. Больно.
Больно больше не будет. Кончиками пальцев трогаю холодную, чужеродную плоть.
Роботизированные протезы нижних конечностей Giselle-21. Длина рассчитана по индексу. Иксовая форма с проваленным коленным модулем, та самая форма, которую ласково зовут «сабелькой». Вывернутая голень для абсолютных балетных позиций, и тот идеальный высокий подъем, который танцовщицы часами растягивают, засовывая стопы под батареи. И да, стопа… Не стопа вовсе, а имитация пуанта с внутренним механизмом, поднимающим на три режима: стопа, полупальцы и пальцы.
Совершенные. Те ноги, которых жаждут маленькие девочки в балетной школе. Которые гнут, тянут, ломают каждый день, сжимая зубы от боли. Те, которых у меня никогда не было.
Ковыряю ногтем трещину, узкий зазор между живой плотью и мертвой. Вспомнить, почувствовать. Ковыряю до крови.
Сломанная кукла с сияющими ногами на рекламном щите. Не ноги отняли от тебя, а тебя отняли от ног.
VIII
– Будьте здоровы, Аркадий Львович!
– Пыль, будь она неладна… Спасибо.
– Машину заказали, завтра вывезут.
– Позолота?
– Краска.
– Канделябры?
– Бутафория.
– Ну и черт с ними. На свалку.
– Кровать тоже?
– Все, все на свалку.
– Голова крысиная ну прямо из фильма ужасов… Ой.
– Что такое?
– Да я пнул, а оттуда… Смотрите, кто-то припрятал.
– Та-а-ак, интересненько.
– Можно выяснить, чей?
– Посмотрим, посмотрим… Старье какое-то, включается без отпечатка. Что тут у нас… Странно.
– Что там?
– Список контактов пуст, ни одного сообщения. Фотографий нет.
– Интернет?
– Либо историю подчищали, либо не пользовались… На кой черт он тогда сдался?
– Может, просто выбросили?
– Нет, смотрите-ка. Кое-что есть. Видео.
– О-о-о. Гхм… Интимного характера?
– Нет… Вовсе нет. Балет. Записи репетиций. Лица не разглядеть.
– Дайте посмотреть… Старательная.
– А толку? Носок не тянет, приземляется тяжело. Вот тут не докрутила…
– С такими-то ногами… Обречена на корду. Пожизненно.
– Ну, теперь-то необязательно. Лийка вон тоже на корду была обречена.