Электрический остров

Все это было обычно, и все-таки на всем лежала какая-то печаль. Может быть, она была вызвана внутренним ощущением Веры, а может быть, печаль вызывало предвечернее состояние природы. Говорит же народ, что по утрам солнце играет, вечером тоскует.

Она оглянулась на притихших гостя и хозяйку. Нина тоже смотрела на реку, Улыбышев смотрел на Нину. Вера уловила в его глазах что-то странное. Ах, да! Он смотрит на хозяйку так, как смотрит оценщик на мебель, которую ему предстоит описать. Вера-то знает, как это происходит! У них с Оричем было немало столкновений с судебными исполнителями.

Она решительно подошла .к ним и придвинула кресло. Ее мужская походка, угловатость, жесты — все в равной степени раздражало Улыбышева. Но — что поделаешь? — придется выжидать, и он любезно спросил, глядя, как Вера усаживается в кресло, набрасывая слишком широкую юбку складками на ноги:

— Почему я так редко вижу Павла Васильевича?

— А почему вы не заглядываете в лаборатории? — пожав плечами, вопросом на вопрос ответила она. — Прошлый раз вы сказали, что зайдете завтра, однако прошло уже две недели…

— Ну, если я говорю «завтра», то это еще не утверждение, а только предположение, — мягко пошутил он. — Вы знаете, у нас, администраторов, столько всяческих забот, что даже дневник не помогает, хотя я и записал, что должен побывать у вас. Впрочем, я говорю не о работе, а о времени отдыха. Человек проводит на работе только восемь часов, а шестнадцать остаются для него и друзей…

— Значит, ни Орич, ни Орленов не умеют работать, — грубо сказала Вера. — Они сидят в лабораториях по шестнадцати часов, оставляя восемь для себя и друзей. И я не удивлюсь, если на этом они проиграют, хотя им кажется, что они выигрывают…

— Зачем же так сурово? — пожурил ее Улыбышев и повернулся к Нине: — Не хотите ли посмотреть новый спектакль в драматическом? Говорят, там прекрасно поставлены «Дачники» Горького.

— А ваша бывшая жена тоже играет в спектакле? — вмешалась Вера, хотя он больше не смотрел на нее.

Улыбышев поморщился. Велигина, кажется, осталась нарочно для того, чтобы задавать бестактные вопросы и мешать ему. Надо ее проучить!

— Женщина сама выбирает себе наказание, — сухо сказал он. — Почему вы, например, остановили ваше внимание на Павле Васильевиче, о котором говорят, что он сильно пьет, не талантлив, да и внешне очень мало подходит к вам. Вам бы надо богатыря с плечами в косую сажень, а вы держитесь за былинку…

О, он умел ударить! Даже Нине стало неловко. Но на лице у Веры нельзя было прочесть ничего. Наоборот, она стала как будто даже любезнее, наклонилась к Улыбышеву и внимательно взглянула в его глаза:

— Как странно! Вы угадали мои мысли. Я только что думала об этом, По-видимому, все дело в том, что девушки моего поколения оказались обездоленными. Наши женихи, — во всяком случае, многие из них, — погибли на войне. И нам приходится брать то, что есть. А пользоваться любезностью волокит вашего возраста как-то неприятно. Ведь вот Марина Чередниченко отказала вам в своих чувствах…

Несмотря на всю свою выдержку, он вздрогнул, словно в комнату вползла змея.

— Кто вам это сказал?

— Не все ли равно? — с завидным равнодушием ответила Вера, опустив глаза на носки туфель.

Нина отодвинулась с напускным спокойствием, словно разговор не касался ее. Но Улыбышев видел, что слова Велигиной достигли цели. «Ах, стерва! Вот зачем она осталась! Ну, погоди же, ты еще пожалеешь об этом вечере!»

— Обыкновенная сплетня, — безразлично сказал он. — В таких маленьких коллективах, как наш, всегда находятся люди, которым доставляет удовольствие опорочить ближнего. А так как нас всего несколько человек, то, естественно, не трудно связать воедино все имена… — И пожалел: Нина взглянула на букет, потом на него, на Веру, и он понял, что она испугалась букета.

Вера встала и лениво произнесла:

— Все-таки мне придется пойти за моим беспутным Оричем…— она никогда не называла Павла мужем, чему Нина очень удивлялась. — Надо сказать ему, что для труда достаточно и восьми часов, а шестнадцать следует оставлять для друзей и для себя, — усмехнулась она и, сделав легкий поклон, поплыла к выходу. Ее фигура медленно растаяла в саду.

— Ну и женщина! — воскликнул Улыбышев. Нина молчала, и он нервно и зло продолжал: — Какая-то кариатида, как будто нарочно созданная для того, чтобы поддерживать на своих плечах Орича и ему подобных неудачников…

— Вы думаете, Орич — неудачник?

— Ну да! Потому она к нему и привязалась. Будьте уверены, как только Орич станет, — а это может случайно произойти, — знаменитым, она немедленно бросит его и перейдет к другому какому-нибудь бездельнику, чтобы нести на своих плечах его неудачи!

Нина вяло улыбнулась. Он слабо видел ее лицо, только глаза светились, словно в них было фосфорическое сияние.

— А что такое Марина? — вдруг тихо спросила она.

Он понял, что больше нельзя возмущаться. Хватит и того, что она согласилась с ним в оценке Велигиной, во всяком случае не протестовала.