Электрошок: записки диджея

Очарование Мозинора складывалось из совсем других, на первый взгляд незначительных, деталей. Чего стоил один восьмидесятилетний дедушка, самозабвенно танцевавший в окружении юных рейверов? Резиденты Мозинора Франческо Фарфа (Francesco Farfa) и Жером Пакман обычно оставались на своих рабочих местах до двенадцати часов дня. К восьми утра в Мозинор начинали подтягиваться новые посетители, приносившие с собой фрукты и круассаны. Рейверы завтракали, а потом выбирались на крышу и наслаждались первыми лучами солнца, тогда как

Здесь я вынужден признаться, что ни в Шампаньи, ни в Мозиноре меня особенно не жаловали. Это была абсолютно глупая ситуация: люди вроде Казана и Бертаньоля считали меня чересчур "гейским" диджеем, в то время как сами геи — завсегдатаи La Luna и Palace — постоянно сетовали на то, что я пускаю на свои вечеринки слишком много девушек. Плюс к этому всегда находился кто-нибудь, кому не нравились мои слишком близкие связи с Англией. "Отправляйся к своим педикам и пожирателям овсянки, а здесь больше не появляйся!" — сколько раз мне приходилось выслушивать подобные оскорбления. Конечно, такие слова больно ранят, но со временем у меня вырос защитный панцирь, и я просто перестал обращать внимание на все эти выпады в свой адрес. И все же без слез смотреть на то, как только-только сформировавшаяся парижская хаус-сцена постепенно увязает в бессмысленных междоусобных войнах, я не мог. Стоило кому-нибудь заявить о себе чуть громче остальных, как его сразу же клеймили позором и обзывали "продажной тварью". Наверно у французов это в крови. Если во всем остальном мире артисты сначала находят поддержку у себя на родине, а уже потом — за границей/то во Франции малейший намек на успех кажется людям чем-то страшно подозрительным. Такая вот у нас страна, и ничего с этим не поделаешь…

Я часто вспоминал об увиденном мною в одном из клубов Нью-Йорка спектакле из живых картин. В какой-то момент мне захотелось самому поэкспериментировать с этим жанром, и я запустил в Palace вечеринку под названием 0Z. Моим напарником стал диджей Дип (DJ Deep) — стеснительный студент-меломан, с которым я познакомился в La Luna. Премьера 0Z состоялась 23 мая 1991 года. Всю первую половину вечеринки сцену от зрителей отделял плотный занавес, на который проецировался циферблат часов. Ровно в 1.30 — под микс из музыки к "Волшебнику страны Оз" и "2001: Космическая одиссея" — занавес раздвигался, включались дымовые машины, и перед публикой возникали декорации из бумажных лиц и цветов, которые специально для вечеринки изготавливала одна моя английская знакомая.

В связи с частыми "сменами власти" финансовое положение Palace постоянно ухудшалось, и в 1991 году клуб на несколько месяцев просто приостановил свою деятельность. Тогда моя вечеринка переехала на рю Комартен, в помещение, где когда-то располагался культовый панк-клуб Rose Bonbon — настоящий рай для всех любителей побиться головой об раковину под музыку Sex Pistols. Когда костяк клуба в лице Фреда Боллинга и Эрика Рюга перешел в La Locomotive, Rose Bonbon закрылся, а на его месте возникло заведение для мальчиков под названием Boy, которому предстояло стать одним из лучших парижских гей-клубов 90-х.

Boy начинался с длинной барной стойки, пройдя мимо которой посетитель оказывался на огромном дугообразном танцполе. Рядом с танцполом располагалась небольших размеров сцена. Диджейская кабина была установлена в противоположном конце зала — на таком большом расстоянии от танцпола, что сотни танцующих тел казались диджею какой-то яркой бесформенной массой. Парижские геи воспринимали Boy как островок свободы, где не существует никаких табу и где в любой момент может произойти что-нибудь из ряда вон выходящее. Наверное, поэтому даже в семь утра клуб был набит до отказа!

По выходным завсегдатаи Boy большой тусовкой отправлялись на франкобельгийскую границу, где располагался нежно любимый всеми европейскими клабберами клуб Boccaccio. В Boccaccio играли нью-бит — мрачное и жесткое техно, выпекавшееся в бельгийских студиях звукозаписи. Кроме всего прочего, Boccaccio славился своей технологией создания хитов, которая заключалась в том, чтобы повторять одни и те же треки с интервалом в один час — в результате каждый клаббер, прошедший через это техно-пекло, возвращался к себе домой с плейлистами бокаччевских резидентов в голове и принимался требовать от своих, "домашних" диджеев такого же саунда и такой же экстремальной атмосферы, как в Boccaccio. He избежал этих требований и резидент Boy диджей Марко (Marco) — кстати, тоже бельгиец.