Элемент 68

Здравые рассуждения не помогали – ехать в гости расхотелось, образ рассыпался, и опять включился в работу мозг, стало очевидным, что за три года практичная и красивая Анастасия нашла себе кого-нибудь годного.

Тут же вспомнилось, что целовались они единственный раз на квартире друга – в дорогом генеральском доме. Квартиру в тот раз Алексей выдал за свою, но не из корысти, а по просьбе хозяина жилища – друга детства. Друг детства страдал комплексом перспективного жениха и проверял чувства возлюбленных, представляясь полным бессребреником. В тот вечер друг как раз пригласил, якобы к Алексею, свою новую подружку, и Алексей даже не помнил, пришла ли та. Лучший студент курса был поглощен неожиданным приливом чувств, вспыхнувших в груди первой красавицы факультета. Хорошая могла бы получиться пара.

Выпивая после в общаге с Багратом и Чистяковым, Алексей с хохотом фантазировал, как взбесилась бы Анастасия после свадьбы, узнав про обман с квартирой.

– Ты обманул лучшие чувства честной девушки, – изображал Анастасию Баграт, заламывая руки и выдвинув из-под полы халата волосатую ногу на середину комнаты.

– Перестаньте, – морщился Чистяков, – это непорядочно.

– Мерзавец, ты достоин самой страшной смерти, – продолжал дурачиться Баграт. – Совет города предлагает тебе выбрать между чашей яда и каторжными работами по вычерчиванию деталей вертолетного двигателя на восьми листах формата «А ноль».

– Я выбираю яд, – голосом Сократа из одноименного фильма отвечал Алексей.

– Так умри же, – Баграт протягивал Алексею пиалу с неразведенным спиртом.

Воспоминание об обожженном спиртом горле окончательно вернуло Алексея на землю, он завел автомобиль и двинулся по Ленинградскому проспекту к некогда отдаленному, а ныне престижному району Строгино, чтобы выскочить на МКАД недалеко от истоков Рижской трассы, по развороту «бабочка», не оборудованному еще стационарным постом ГАИ.

Через пару часов уже ввалился в комнату, где в ожидании прикорнула Ольга – вся такая теплая, уютная, любимая, что Алексею стало очевидным, что про Анастасию он думал несерьезно. Да что там несерьезно – просто никогда, ни про кого, кроме Ольги, не думал.

В комнате догорал камин, на проигрывателе крутилась виниловая пластинка – древний механизм забывал возвращать иглу на место, у окна стоял мольберт с холстом, иссеченным серой безнадежностью дождя.

– Ты меня не слушаешь! – возмутился Алексей и захлопнул том Большой Советской Энциклопедии.

– Искусство должно быть изоморфно реальной жизнедеятельности человека, – повторила Ольга.

Они проводили вечер, как обычно: Ольга за компьютером, Алексей c книгой. Читал он много, беспорядочно и часто себе в тягость. Выбирал самые толстые, непонятные и занудные произведения. Заставлял себя преодолеть хотя бы пятьдесят страниц в день. В душе верил, что искупает епитимьей самообразования грех повседневной лени – все-таки рановато уходить в тридцать пять на пенсию.

– И что ты про это думаешь? – начал Алексей с фразы, которой обычно открывал их философский час.

– Про что? – Ольга захлопнула крышку компьютера, понимая, что поработать не удастся.

– Про изоморфность искусства.

– Я думаю, что ты любишь все усложнять.

– Введем лоботомию в программу высшего образования?

– Не утрируй. Но все, что должно быть сказано, может быть сказано просто.

– Это ты придумала?

– Нет. Кто-то из великих. Возможно, Витгенштейн, за точность цитаты не ручаюсь.

– Насмеши меня простым определением искусства.

– Искусство – это процесс неопосредованной передачи образа.

– Тоже кто-то из великих?

– Да. Возможно – я.

– Чушь.

– Потому что это сказала я?

– Нет, потому что все, относимое нами к искусству, – это предметы: книги, картины, памятники. Предметы сами по себе – это медиумы, посредники между художником и зрителем. Про какую неопосредованную передачу тут можно говорить?

– Ты усмотрел самую суть, о великий жрец БСЭ, позволь наградить тебя тройным поцелуем в ухо.

– Сначала ответь, а то мы опять…

– Что опять? Мне нравятся опять. Еще два поцелуя.

– Отвечай.

– Про что?

– Про неопосредованный процесс.

– А если вот так?

– Щекотно. Перестань. Отвечай на вопрос.

– Ты уже сам про все ответил.

– Объясни.

– Зануда. Все действительно просто. Если ты видишь, например, полотно, то есть раму, холст, сгустки краски и картинку, сложившуюся из этих красок, то ты рассматриваешь вещь, а не произведение искусства. Неважно, насколько точно переданы цвета и прорисованы контуры.

– А что я должен видеть?

– Не видеть, а, скорей, ощущать. Эмоциональный образ. Восторг заката, флирт фокстрота с крепдешиновой юбкой, тоску венчания юной девы со стариком.

– Так все же искусство – процесс или ощущение?

– Процесс передачи образов, переданных свыше.

– Откуда свыше?

– От бога, от Абсолюта, из ноосферы.

– Переданные как?

– Через откровение, красоту природы, случайное обнажение истины.

– То есть художник все же посредник?

– Не пытайся меня запутать. Художник – неотъемлемая часть процесса. Резонаторный ящик, усиливающий благую весть и отливающий ее в форму, удобную для восприятия: в книги, картины, скульптуры.

– Зритель – это конечная точка процесса?