Элемента.L

- Не передумала, Аркадий Виленович, не передумала. Жаль, что не тридцать лет назад это произошло. В шестьдесят один уже многое поздно.

- У каждого возраста есть свои преимущества, но я бы ни за что не дал вам столько. Максимум 48, - улыбнулся ей Шейн.

- Все шутите? - снова одевая очки и теперь поднимая на него глаза сказала женщина, тоже слегка улыбнувшись.

- Абсолютно серьезно, - ответил он и положил перед ней жестяную коробочку с крышкой, - Одну лучше принять сейчас. Еще одну перед самой процедурой. Не запивать, рассасывать до полного растворения.

Он сопроводил свою речь строгим помахиванием указательным пальцем.

- Хорошо. Все запомнила. Сделаю, - покачала она головой в ответ.

- Ну, до встречи через час, - сказал он и вышел.

Арсений разглядывал разложенные на столе документы. Дэн осматривал содержимое застекленных шкафов. Вера Павловна или Раиса Михайловна, как ее назвал Шейн, достала из коробочки завёрнутый в красную фольгу кубик, развернула. Для таблетки он был слишком большой и квадратный, для конфеты слишком маленький и белый. Задумавшись всего на секунду, она отправила его в рот и сморщилась. Смяла фантик и выбросила в ведро. Потом снова сняла очки, положила их в футляр, лежавший тут же на столе и, закрыв рукой глаза, заплакала. Вернее, Дэн думал, что она заплакала, когда увидел со спины ее содрогающиеся плечи и услышал характерные всхлипывающие звуки. Он смотрел в окно на двор, заканчивающийся неприметной кованой оградой, на укрытые еще зеленой, но уже уставшей листвой деревья. "Позднее лето, а может ранняя осень" - подумал он и только потом повернулся к Арсению, который, показывая на эту женщину в белом халате, крутил у виска пальцем. Нет, она не плакала, она смеялась! Подняв вверх голову и открыв рот, отчего ее выразительное "Ха! Ха! Ха!" звучало особенно четко. Конец этой истерики был предопределен. Нельзя смеяться с полным ртом! Она подавилась таблеткой, закашлялась и ей пришлось выпить целый стакан воды, чтобы успокоить мучительный кашель. Оказывать первую помощь не пришлось, хотя Дэн, повинуясь инстинктам, чуть было не бросился ей помогать. Его вовремя остановил Арсений, и не дожидаясь пока она откашляется, отчихается и вытрет невольно выступившие слезы, они ретировались в коридор.

- Ты что-нибудь понимаешь? - спросил Дэн Арсения.

- Только то, что Шейн ее знал раньше, когда ее звали какой-то Раисой, а не Верой, - ответил он, - И ни слова про драгоценности!

Дэн еще раз посмотрел на только что закрытую дверь. Табличка по-прежнему гласила "1999 год. Дом престарелых".

- Возвращаемся, - сказал Дэн.

Найти среди тысяч воспоминаний нужное, к тому же доступное, задача практически не выполнимая. Поэтому Дэн ни на что не надеялся, проходя мимо многочисленных одинаковых дверей. Но Арсений не был таким пессимистом и упрямо заглядывал сквозь стекло в каждую дверь.

- Дэн! - крикнул он стремительно удалявшемуся другу, - Дэн!

И отчаянно замахал рукой, чтобы тот вернулся.

- Смотри, это случайно не твоя бабка? - показывал Семен в стекло.

- Купчиха? - удивился Дэн, присматриваюсь, - Вроде она. И Волошинская с ней, - Черт! Заперто!

Дэн дергал изо всех сил, но дверь не поддавалась.

- А здесь открыто, - потянул его Арсений в соседнюю дверь, - Они же рядом. Вдруг связаны?

И исчез.

- О, папенька у меня был человеком продуманным, - сказала Евдокия Николаевна, сидящим за столом двум старушкам и деду, - Он всем своим дочкам имена так давал, чтобы они с одной буквы начинались. Вот и были мы у него Екатерина, Елизавета, да Евдокия.

- Это ж для чего так? - спросил дед.

- Это для приданого. Он на всей посуде, мебели, даже постельном белье, что заказывали, велел одинаковые инициалы делать "Е" и "К". Чтобы, какая дочка в замуж не пошла, а всем бы все сгодилось.

- Так, а еж ли бы у жениха фамилия не на "К" была, а на другую букву начиналась? Приданое-то за невестой жениху дают, - осведомилась одна из старушек.

- Это папенька посчитал второстепенным. Пусть, говорит, нашу фамилию берет. А за таким приданым редкий жених откажется. Но самое интересное, что большая часть всего с инициалами "ЕК" ему как раз с матушкиного приданого и досталось. А матушка моя была Евлампией. Вот папенька и решил и дочерей так называть, чтобы и маменькино приданое не пропадало.

- Да, хитрый был мужик. Домовитый, - согласился дед.

- Далеко бы пошел, кабы не советская власть, - сказала Евдокия Николаевна, - А ты чего Вера стоишь? Иди присядь с нами.

Сказала она стоящей в дверях Волошинской.

- Скажи, Дуся, - сказала Вера Павловна, ставя стул на освобожденное подвинувшимися старухами место, - А ты не того ли Купцова дочка, что в Елабуге завод свой мукомольный держал?

- Что ты Вера, да отродясь в нашей Елабуге ни про какой завод не слыхали, - удивился дед.

- У нас и не с чего ту муку то было молоть. Разве что с кедрового ореха. Одна тайга вокруг, - подала голос одна из старух.

Но Вера Павловна не сводила глаз с Купчихи.

- Не наша то Елабуга, а западная. Вятского уезда.