Элемента.L

Всем керам-монахиням полагалось поклоняться Богине-Матери. Не то чтобы это им вменялось в обязанность - они могли молиться любому из Богов, или даже всем, но именно Богиня-Мать была покровительницей монашества, потому что и сама ей была и очень многое сделала для того чтобы в Замке Кер было все устроено именно так, как оно и сейчас там устроено. Например, именно она основала этот приют для Блаженных. Именно она добилась того, чтобы считать их особенными больными, одержимыми Богами, а не просто выжившими из ума или потерявшими память. Раз они ее потеряли, значит, кто-то ее нашел или обязательно найдет, считала она. Значит, их память кому-то нужна и это не просто так. Она была очень мудрой, хотя на всех изображениях выглядит совсем молодой девушкой. И Агата ее очень уважала и ценила все что она сделала, но в своей скромной келье на самом почетном месте все же повесила иконку с изображением Ватэса Дукса.

Однажды, в библиотеке Замка она наткнулась на гравюру с изображением неизвестного молодого человека с усами и надписью DV. И решила, что ее Дукс Ватэс будет выглядеть именно так. Она попросила сделать ей копию и повесила ее на стену в аккуратной рамочке. Ватэс Дукс он у каждого мог быть свой. Было только два условия, по которым любое изображение считалось таинственным Богом - он должен быть мужчиной и его должны подписать двумя буквами D и V. Все остальное в его туманной личности было неопределенным, и никто не знал его подлинного лица. У Агаты он определенно был похож на Алекса.

Алекс, Алекс, Алекс. Как далеко было для Агаты все связанное с этим именем. Как близко, в самом сердце, все оно было. Он был старше Гудрун всего на кокой-то год, но родился на тридцать шесть лет позже нее. Он мог бы остаться с ней, но она приняла решение принять обет, а он был мемо, а значит, воином, как все мемо. Он принял решение сражаться и тоже сдержал свое слово. В Аллее Славы теперь висит его фотография. Александр Штерн (Алекс). В возрасте 46 лет после самого тяжелого расследования в его жизни он стал одним из немногим алисангов, попросивших смерти, прошение которых удовлетворили. Ему удалось спасти трех детей, замученных Чикатило, но жить с этим он уже не мог. Его добровольный уход из жизни никто не считал слабостью. Десять из десяти бойцов особого подразделения спасения жертв серийных убийц расстались с жизнью добровольно. Проникновение в это безумие не выдерживала даже закаленная психика алисанга.

 Была в этой Алее Славы и фотография Ирмы. Она была зверски замучена в лагере смерти Освенцим. Это была нелепость, глупая случайность и ее сознательное решение одновременно. Благодаря ей, алисанги узнали, что фашисты были достаточно осведомлены об существовании алисангов, и надписи над воротами концлагерей - не пустой звук, были сделаны не случайно. Они закрывают другое пространство и ни один алисанг, вошедший под эту надпись, не может ни перейти в другое измерение, ни выйти из него. Услышав ее, они также на время лишались своих способностей. Теперь алисангам было известно о двух таких фразах. Первой из них была «Suum cuique» или «Jedem das Seine», то есть «Каждому свое», которая была помещена над входом в Бухенвальд. Над входом в Освенцим висела «Arbeit macht frei». «Labor omnia vinci» на латыни, или «Труд делает свободным» на русском, на любом языке – она работала, и Ирма отдала за это знание свою жизнь.

Агата как раз отжимала половую тряпку, когда в Зал Великой Судьбы не обращая внимание ни на мокрый пол ни на саму Агату ворвался Горбун, таща за руку свою очаровательную спутницу. Она всячески дала Агате понять, что сильно извиняется за своего нетерпеливого компаньона, но ничего не могла с ним поделать. Агата только понимающе улыбнулась в ответ. Именно их она ждала, пожалуй, сегодня больше всего, но никак не ожидала, что они придут первыми.

- Готтэр Вэттэр! – закричал горбун прямо с порога, - А запах! Запах!

- Тео, они же пурпурные! – воскликнула его спутница, - Да, я знала! Я всегда это знала!

И она бросилась обнимать неказистого своего товарища, и они стали поздравлять друг друга и издавать все известные им победные кличи на всех известных им языках.

Агата как обычно, ничего не понимала, но так и продолжала стоять как истукан с мокрой тряпкой в руках. Она была рада, что эта пара так этому рада. Она понимала, что они знают что-то намного больше об этом Дереве чем она, намного больше, чем все посетители этого зала вместе, но не знала, что именно и никак не могла их об этом спросить. Она просто им улыбнулась, давая понять, что разделяет их радость, и поспешно пошла увозить на место свою уборочную тележку. Казалось, что их радостные крики услышали во всех концах Замка, и посетители буквально толпами повалили в оглушаемый воплями Зал.