Элемента.L

Самый страшный кошмар всех Евиных поездок — ты уже стоишь на перроне, а в каком-то метре от тебя проносится товарняк. И этот товарный поезд уже был виден, светя перед собой огромными жёлтыми фарами-глазами, как насекомое из фильма ужасов. В такие моменты Ева чувствовала себя Анной Карениной. И ей казалось, что будь сейчас в её душе чуть меньше теплоты и мира, она бы, наверно, шагнула на рельсы перед поездом, поддавшись гипнозу этих безжалостных глаз. Но сегодня её самый страшный кошмар вдруг обернулся её самой большой удачей за весь день — едва жёлтые огни приблизились, парень обнял Еву, развернувшись спиной к ужасному железному насекомому. Он нежно прижимал её к себе, защищая от ветра и грохота, и Ева хотела, чтобы в этом поезде было сто тысяч вагонов. Но это был самый короткий в мире товарняк! И парень шепнул ей: «Пора!» Прильнув к его груди другим ухом — она ни за что не хотела с ней расставаться — Ева увидела свой скорый поезд номер 664, любезно предупреждающий о прибытии длинным басистым гудком. А потом они побежали за ним, потому что почтово-багажных вагонов было меньше, чем они думали, и второй вагон стремительно пронёсся мимо них, прежде чем поезд начал тормозить. И когда они добежали, студент уже затягивал туда свою огромную сумку прямо под ноги проводнице, которая хотела подойти к Еве и не могла. И Ева начала нервничать и суетиться, а её рыцарь, подсаживая её на подножку, сказал:

— Я ведь даже не представился. Я — Дэн.

— Ева, — сказала Ева машинально, благодарно улыбнувшись ему за помощь.

— До свидания, Ева, — сказал он, улыбнувшись в ответ. И так и остался стоять в темноте, улыбаясь удаляющемуся поезду.

Глава 3. Дэн

— Привет, пап! — крикнул Дэн сидящему за большим столом в просторной столовой мужчине.

— Привет, сын! — оторвавшись от телевизора и повернув голову на снимающего в прихожей обувь парня, сказал он. — Завтракать будешь?

— Естественно! А что у нас на завтрак? — раздевшись, парень уже дошёл до стола и с интересом поглядывал на стоящие на столе тарелки.

— Ай! — он отдёрнул руку от румяного гренка, получив от отца шлепок.

— Руки мыть! — в этот раз уже не поворачивая головы, сказал отец.

— Что показывают?

— Чего только не показывают! И то не показывают, и это не показывают, — откинувшись на спинку удобного мягкого стула с подлокотниками, ответил отец. — Тебе, смотрю, в твоей богадельне еда поднадоела? Решил домой на завтрак заглянуть?

— Угу, — промычал Дэн с набитым ртом, — и вообще-то я по делу.

— Почему-то я не удивлён. Не знаешь, случайно, почему? — как обычно с иронией спросил отец.

— Наверно, потому, что припереться домой в воскресенье утром даже ради этих волшебных гренков было бы нелогично? — ляпнул наугад Дэн.

— Нет, ну что ты! Ради этих волшебных папиных гренков я бы преодолела дцать тысяч километров. Пешком! — раздался сзади него знакомый голос, и тёплые руки обняли его сзади за плечи, а потом взъерошили волосы. — Привет, сынок!

— Привет, мам!

— Как всегда всухомятку? — и она, завернув за барную стойку, стала наливать ему чай.

По телевизору показывали, как готовить «правильные» сырники. И ведущая с приятной улыбкой в студии местного телевидения расспрашивала очередного приглашенного повара о его секретах. И он охотно ими делился и наглядно демонстрировал на камеру.

— Надеюсь, ты надолго?

— Надеюсь, ты ненадолго?

Мать с отцом сказали это одновременно и вместе засмеялись. Мама, конечно, надеялась на большее, она поставила Дэну кружку чая, себе чашку кофе и села напротив.

— Какие новости? — неопределённо спросила она.

— Да особо никаких, — Дэн пожал плечами, отхлебнул густой ароматный чай и взял очередной симпатичный гренок. — А если ты про работу, то …тоже никаких.

— А бабка-то настоящая помещица? — мама всегда интересовалась его работой и старалась быть в курсе всего.

— Да кто ж её знает! Может, и настоящая. Пока всё, что она помнит — это как она в детстве, лет в пять, стоит на краю поля, у дороги. Босая, в длинной белой рубахе — и ни души вокруг. Бескрайнее жёлтое поле и только редкие деревья вдалеке. И чаще всего она просто завороженно смотрит, как это огромное поле перед ней колышется на ветру.

— А поле-то чего? Ячменя? Пшеницы?

— Да откуда я знаю! Я даже не могу понять, настоящее ли это воспоминание. Я пытался идти от этого места до деревни, но в какую бы сторону ни пошёл — ни деревни, ни путника, ни даже коровы какой тощей не увидел.

— Так посмотри настоящий ли колос!

— И что ему это даст? — вмешался отец. — Если это воспоминание искусственное, то тот, кто его создал, уж наверняка позаботился о том, чтобы пшеница была настоящая.

— Зато он, возможно, поймёт, не ложное ли оно, — не унималась мать.

— Сонь, ну допустим, ложное. Допустим, в детстве ей говорили, что она как-то убежала и нашли её возле этого огромного поля. Чем нам это поможет?