Элемента.T

— Маму? Ах, да! Анна, она же Анна! У Марты была дочь. Я ненавижу детей, но это была самая чудесная малышка на свете. Марта так её любила! И она никогда не хватала без спросу мои вещи. В моей лаборатории было много веществ от одного взгляда на которые можно было отравиться, — он посчитал это удачной шуткой и сам над ней посмеялся. — Ведь, всё — яд и всё — лекарство, и то и другое определяет доза. О, это была лучшая из моих лабораторий! В ней я получил цинк. В ней я вывел лучшую из своих теорий. И Марта единственная меня поддержала.

— Какую из своих гениальных теорий Вы имеете в виду? — подал голос парень.

Агате показалось это откровенной лестью, но, кажется, парень был искренен.

— Та, которая стала самой популярной среди людей после моей смерти. И не имеет к ним никакого отношения.

Он сказал это и умолк. Молчал он даже многозначительней, чем говорил. Не говоря ни слова, он просто вышел из комнаты и пошёл, не оглядываясь, ни секунды не сомневаясь, что все заинтересованные пойдут за ним. И, конечно, все пошли!

В пустом зале с Деревом дежурила Заира. Делегация во главе с горбуном не вызвала у неё интереса, пока он не начал говорить.

— Это Дерево – живое тело. Каждое тело – это три невидимые субстанции: сера, ртуть и соль. Тогда я называл это так. Но я имел в виду только это Дерево. Ведь я видел, как оно сгорит.

— Когда сгорит? — испугалась Изабелла и Агата была рада, что она задала этот вопрос, потому что он уже готов был сорваться и с её немого языка.

— Оно сгорело в одна тысяча пятьсот сороковом. Но тогда меня, жалкого человечка, так не похожего на ваших красивых и величественных предков никто не хотел слушать.

Агата содрогнулась от очевидности его слов. Он действительно был самым безобразным алисангом, которого ей пришлось видеть на своём долгом веку. Горбатый, с непропорционально большой головой с залысинами, покрытой жидкими рыжеватыми волосами, с крючковатым носом. Даже среди людей он считался бы уродцем, а среди алисангов он был просто...

— Рара авис, — вторя её мыслям, сказал он. — Белая ворона.

Возможно, горькие воспоминания нахлынули на него, он снова замолчал и положил руку на Дерево, словно дальше собрался разговаривать именно с ним.

— Они убили всех. Марту, её малышку, меня. Они уничтожили все мои записи и разбили мне голову в надежде, что я ничего не могу вспомнить и восстановить. И я действительно многое забыл, но не это. Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь и двадцать девять.

Агата вспомнила, что уже слышала это от него в тот день, когда Дерево очнулось.

— Железо, кобальт, никель и медь. Сейчас им присвоены такие номера, но тогда даже понятия такого – химические элементы — не было. А ЭЛЕМЕНТА уже была. Они сожгли Дерево. Они хотели разделить его на серу, ртуть и соль, получить его Тело, его Душу и его Дух. Но сделали это слишком рано. Они сожгли девушку живьём. Ту, что назвали Особенной. А мои записи извратили и назвали алхимической чушью. Триста семьдесят два года понадобилось, чтобы выросло новое Дерево, и появилась новая девушка. Дерево уцелело, но девушка снова погибла.

Гробовая тишина висела в зале. Агата даже забыла, что здесь не одна, пока он не замолчал. А горбун так и стоял ко всем спиной, держась за Дерево.

— Не позволь им всё испортить в этот раз.

— Они пришли к тебе, Тео! В твоих силах не дать им всё испортить, — ответило Дерево.

И голос Лии звучал так громко и так знакомо.

— Никто не будет слушать жалкого горбуна.

— Они уже тебя слушают. Они пришли за твоей помощью. Так пусть они её получат.

Вся банка песка, что носила с собой Агата, была рассыпана по полу. Песок сметали и рассыпали уже столько раз, что от него осталось меньше половины, но Тео упорно не желал ничего писать на бумаге. Агата молилась, скрестив пальцы, только о том, чтобы этот парень всё запомнил и всё правильно понял. Потому что её знаний хватало только для работы веником.

Арсений — так кажется, правильно? Его девушка называла его то Сеня, то Семён, — убрал с глаз волосы, завязав их в хвост и Агате было чудно смотреть на этот торчащий хохолок на его затылке. Он выглядел несерьёзно, но он так много всего знал и так красиво и быстро рисовал, а ведь это был не холст и карандаш, а лишь его палец и пол. Все сестры следили за ним с восхищением. Но они с горбуном никого не замечали. На полу появлялись замки, башни, лестницы, какие-то диаграммы, формулы, один раз даже львы.

— Боже! — тихонько воскликнула девушка и привлекла к себе внимание всех сестёр.

Она стояла под кроной и, подняв голову вверх, рассматривала странные плоды, что наливались на самом странном в мире Дереве.

— Это что? Маленькие лимоны или большой виноград? — она протянула вверх руку, но, к счастью, они висели слишком высоко.

Плоды действительно были и тем и другим: маленькие лимончики, собранные в большие виноградные кисти. Они были еще зелёноватые и сморщенные, но им уже недолго осталось зреть.

— Осторожно, они ядовитые! — кинулась к ней Беата.

И девушка вздрогнула от этого окрика как от выстрела.

— Ты можешь говорить? — уставилась она на мать.

— Только рядом с Деревом.