Элементарно, Ватсон!

Бутби смотрел на меня сквозь дым, брови вновь приподнялись, на этот раз от удивления. Эмми работала судебной стенографисткой и обычно появлялась в суде только во время процессов и слушаний, остальную часть профессиональной жизни она проводила в одиночестве, расшифровывая свои записи.

Бутби с тоской посмотрел на сигарету, бросил в урну и последовал за мной в здание.

— Привет, судья Бутби.

Поднимаясь по лестнице к своему кабинету — я пропустил его вперед, — он посмотрел вверх и увидел Эмми Холкрофтс, дожидавшуюся его в коридоре, невысокого роста, плотную, седоволосую, с бифокальными очками на морщинистом лице.

— Привет, Эмми. Заходи. — Он преодолел последние две ступени и вслед за ней переступил порог.

Уже в кабинете она обернулась.

— Можно Арти остаться? Я оказалась в сложном положении и буду очень признательна, если смогу задать интересующие меня вопросы вам обоим.

— Конечно, если ты не возражаешь против того, чтобы находиться в ограниченном замкнутом пространстве с Фрэнком Заппой[51]. — И он указал на меня. Бутби никогда не отказывал себе в удовольствии подчеркнуть мою неадвокатскую, абсолютно неадвокатскую внешность. Я закатил глаза, но когда он знаком предложил мне войти, возражать не стал: обрадовался возможности не возвращаться в библиотеку.

— Присядь, Эмми, — предложил Бутби. — Так что случилось?

Эмми села на коричневый кожаный диван, я — в кресло с такой же обивкой.

— Вы, вероятно, знаете, что я исполнительница завещания Ины Аедерер. — Она оправила юбку.

Бутби занял другое кресло, у стены.

— Меня это не удивляет. Прими мои соболезнования, Эмми. Вы были очень близки, так?

— Да… — Глядя на свои руки, она сложила их на коленях. — Она была моей племянницей, и я разбирала ее вещи… — Она замолчала, глаза наполнились слезами.

— Успокойся, тебя никто никуда не гонит, — мягко заметил Бутби. Эмми работала в суде уже больше десяти лет, и они давно стали большими друзьями.

— Спасибо, — попыталась улыбнуться она. — Ина была трудным ребенком. В колледже подсела на наркотики, ее вышибли, родители пришли в ярость, отказали ей от дома. Я взяла ее к себе, и где-то через год она вылечилась. Но потом не смогла найти себе занятие. — Эмми вздохнула. — В колледже ей не нравилось, а мне не хотелось, чтобы она разносила бургеры: девочка-то умная. Короче, я показала ей, как работать на машинке для стенографирования. Ее это увлекло, я оплатила ей курсы стенографисток. Получив сертификат, она подала заявление в судебную систему, и ее взяли на работу. Ей было всего двадцать четыре года, и я думала, что она на правильном пути. — Эмми покачала головой.

Бутби нахмурил лоб, брови сошлись у переносицы.

— И что, по-твоему, произошло? — В газетах написали, что она покончила с собой.

— Не знаю. — Эмми оглядывала стены. — Полиция нашла предсмертную записку Ины со словами, что она всех подвела, не оправдала надежд. Плюс следы кокаина в крови. Они пришли к выводу, что причиной самоубийства стала депрессия, вызванная неспособностью отказаться от наркотиков.

Судья наклонился вперед:

— Мы можем что-то сделать?

— Да. Во-первых, я нашла стенографические записи Ины, которые, возможно, следует расшифровать. Что-нибудь вам нужно в первую очередь?

Бутби задумался.

— Несколько недель назад она стенографировала в этом самом кабинете дискуссию о договоренности между федералами и штатом. Беседовали в присутствии адвоката-защитника и гонителя. — Называя так прокуроров, Бутби и выражал пренебрежение к ним, и напоминал, кем они быть не должны. — Фамилия обвиняемого Доак. Он согласился сотрудничать с Управлением по борьбе с наркотиками, поскольку ему пообещали снять более тяжелые федеральные обвинения и оставить только обвинения штата, по которым ему светил небольшой срок.

— Ясно, — кивнула Эмми. — Много времени это не займет. И второе. Я нашла то, о чем не знает полиция: банковскую книжку и три с половиной тысячи долларов наличными. Завернутые в пластик, они лежали на дне мусорного ведра под мешком, в который клали мусор. В банковской книжке указаны большие транзакции, иной раз превышающие две тысячи долларов. Что мне делать? Эти улики говорят о том, что она скорее всего торговала наркотиками, а этим занимается полиция. Если я им скажу, они могут конфисковать деньги как вещественное доказательство. Я исполняю ее завещание, поэтому должна оберегать ее активы для наследников, двух ее братьев, так?

Мы с Бутби неуверенно переглянулись.

— Если я занесу наличные и деньги на счету в опись и заявлю, что это часть наследства, в моем отчете суду по делам о наследстве, получат ли наследники деньги, добытые скорее всего противозаконной деятельностью? И не стану ли я соучастницей преступления? — Она смотрела на свои руки, которые сцепила на коленях, и ждала ответа.

— Черт побери! — Бутби пощипал левую бровь. — Ты ставишь меня в трудное положение. Судьи не дают юридических советов, знаешь ли. Тебе нужен адвокат.

Она кивнула, но молча.

Он откинул голову назад и продолжил, глядя в потолок: