Элементы #9. Постмодерн

Все сторонники и участники либертарного проекта последние полтора века развивали либо штирнерианскую, либо прудонистскую линии. Оба направления, как и множество других антибуржуазных инициатив, потеряли историческую актуальность и вынуждены к настоящему моменту отказаться от прежних глобальных претензий. Штирнерианство как идейный багаж бомбистов-безыдейников, мистических анархистов, дадаистов, левых экзистенциалистов, проповедников сексуальной и психоделической революций, новой левой контркультуры "великого отказа" сейчас не пользуется спросом ни среди профессуры, ни среди крайней богемы. Прудонизм как идейная база Бакунина и Кропоткина, эсеров, махновцев, парижских коммунаров, синдикалистов обоих Америк, испанского "Народного Фронта", немецких автономов и экологов из "альтернативных поселений" сейчас выглядит как политическая клоунада или лекции из истории. Причем, в случае анархистов поражение выглядит гораздо драматичнее, чем в случае просто «левых», ибо анархисты всегда стремились довести оба своих дискурса до предельного, крайне откровенного и напряженного состояния.

Не был найден некий третий путь, способный обеспечить контакт между штирнерианским и прудоновским полюсом, из-за отсутствия этой третьей составляющей не произошло возможного синтеза между двумя самыми сильными элементами анархизма — культом индивидуального визионерства и пафосом социального преображения.

Кадры

Георгий Осипов Садоэротический национал-сатанизм

"Nasty Nazi" в кинематографе СССР

Тучный старик в мундире, украшенном свастикой, угощает воспитанников детского дома немецкими конфетами. Это последнее в их короткой жизни лакомство: через несколько минут дети будут расстреляны по приказу (…). "Возможно, это слишком, я имею в виду конфеты?" — спрашивает его другой нацист, явно подавленный первертной жестокостью главного героя белорусской кинокартины "Часы остановились в полночь". "Нет, Вилли, не слишком, — отвечает монстр, мечтательно заводя глаза, отчего его голый череп покрывают глубокие складки. — Не слишком. Теперь я знаю, что могу действительно ВСЕ!"

Садоэротический национал-сатанизм—разве наличие течения с подобным названием возможно в недрах советского кино, чьи лучшие мастера внесли грандиозный вклад в дело демонизации нацизма, его вождей и методов, удерживая силой своего таланта в страхе и трепете и без того аллертных софти shakin' all over на Западе и на Востоке? Период расцвета тематики Nasty Nazi в нашей стране выпадает на 60-е годы, однако еще в 43-м году великий Астангов угрожает, богохульствуя в ночном храме, секретарю подпольного райкома: "А тебя, собака, сукин ты сын, я распну на кресте!". Определенно ритуальный вид расправы. В попирании ногами распятого на кресте человека средневековые церковники обвиняли, как известно, и тамплиеров (существует гравюра). Кошмарное прошлое в работах советских киномастеров оживает, обогащенное новыми гривуазными чертами, подчеркивается (и в этом отличие отечественных фильмов от западных на эту же тему) факт истребления на фабриках смерти не одних только евреев. Трагическая судьба последних вообще мало освещена была из-за обывательской юдофобии идеологических чиновников. Так, в "Судьбе человека" Бондарчука в гипнотически, словно между рогами Бафомета, пылающее пламя, к фаллической трубе крематория, оплодотворяющей на вершине холма безучастное к страданиям небо черным дымом, словно бы из трубки Алистера Кроули, обреченно движутся несчастные the Hornless ones самых разных рас…

Комендант лагеря заслуживает отдельного слова. Его сыграл актер Аверин, о котором мне, к сожалению, известно трагически немного. Наглядно, как нигде больше, он воплощает на экране S/M-видения гениального сына Дона — утяжеляет холеную ладонь свинцовым порошком, «гантирует» (это галлицизм любил Достоевский) смертоносный кулак черной блестящей кожаной перчаткой… Hellbent for leather? Прирожденный хищник, он убивает слабых без ствола и лезвия, своими руками. И дарует жизнь главному герою "Судьбы Человека" Соколову-Бондарчуку, напуганный психоделической мощью русского духа. На вечеринке СС, отметим ее абсолютно мужской состав, где происходит его инициатическая интоксикация, военнопленный Соколов выпивает, не закусывая, три стакана водки, в буквальном смысле сохраняя при этом вертикальное положение среди нравственных и телесных развалин. Он покидает оргию гулей из «тотенкопф» невредимым, унося драгоценную буханку для своих истощенных товарищей. Бытие одерживает победу над небытием, пускай это вымысел Шолохова, через невыносимый Лавкрафтом алкоголь.

Не это ли имел в виду непостижимый, влюбленный во все русское count Svareff:

"To worship me take wine and strong drugs…

… They shall not harm ye at all!»

(Liber Legis p.II v. 22)