Елена

Сама квартира, впрочем, была в полном порядке, крохотные комнатушки отремонтированы, оклеены модными светлыми обоями, прихожая отделана деревом, с большим зеркалом – почему-то на потолке, на кухне и в ванной бойлеры, и даже кухонная мебель нетронута – то было время, когда уезжали и оставляли часть мебели, впрочем, и позднее, когда разбогатевшие люди просто перебирались в дома и квартиры получше, они предпочитали наподобие змей, сбрасывающих кожу, старую обстановку уступить, пусть даже за бесценок или бесплатно, вместе с прежним жилищем тем, кто приходил им на смену, опускаясь вниз в том же темпе, в каком они поднимались вверх. Правда, сказать, что Елена с Олевом спускались по общественной лестнице вниз, наверно, было бы преувеличением, пока, во всяком случае. Кожаные кресла и диван, японские телевизор и видеомагнитофон, стиральная машина и, разумеется, кофеварка украсили их новое обиталище так же, как украшали старое, и к тому же у них появились кое-какие деньги, поскольку даже штамп с обозначением прежнего места жительства стоил дороже, чем нынешнее вместе с бойлерами, кухонной мебелью и встроенными шкафами в прихожей. Так что Олев мог свободно предаться искусству, а Елена дальнейшему углублению в эстонский язык, которое она сочетала с походами на рынок, кулинарными упражнениями и, конечно, обсуждением грядущего съемочного процесса. А когда этот процесс наконец начался, она стала сопровождать Олева на место действия. Поместье обедневших английских лордов изображала старая мыза, как это называется в Эстонии, то есть самый настоящий замок, когда-то принадлежавший немецким баронам, потом переданный под дом культуры некому совхозу, не очень, видно, зажиточному, поскольку огромный дом был изрядно запущен, в зале, где снимали большую часть фильма, с одной из стен наполовину осыпалась штукатурка, будь на то воля Елены, именно эту, всю в потеках и промоинах стену она пустила бы в кадр, но увы, художник и художник, два пастельных эстета, выстроили декорацию в другом углу, а Олев, когда Елена попробовала заикнуться о стене, как метафоре разорения и обнищания, сурово отмел ее соображения, охарактеризовав их, как «погоню за дешевой символикой», и больше Елена не вмешивалась (говоря между нами, читатель, преобладающей чертой характера Олева было упрямство, если уж он что-то вбил себе в голову, переубедить его не смог бы сам Цицерон), сидела в уголочке, смотрела и слушала и была, скажем, не лукавя и не преувеличивая, совершенно счастлива.

Фильм был снят, смонтирован и показан по телевидению, даже одобрен местными критиками, и Олев, ободренный успехом, стал лелеять мысль о полнометражном кино. Почти одновременно Елена прошла аттестацию, со скрипом подтвердившую ее компетентность (комиссию покорили, естественно, не ее никому не интересные знания или вывезенная из Армении характеристика с почти прежнего места работы, даже не список опубликованных работ и кандидатский диплом, нет, улыбки на красиво-суровых, подобно Нигулисте, лицах появились, когда она произнесла несколько эстонских фраз – без акцента! – потрясенно выдохнул председатель, а она не стала задавать риторический вопрос, откуда у нее, армянки, взяться русскому акценту), получила (мир не без добрых людей!) языковую справку, лицензию – да-да, читатель, ту самую лицензию, которой когда-то безуспешно добивалась, и стала искать работу. И даже нашла ее. Если б мы не пересказывали историю, случившуюся в действительной жизни, а сооружали так называемую story для современного фильма, мы могли б на этой бодрой ноте закруглиться и предоставить читателю (зрителю) самому вообразить тот дивный новый мир, в котором обосновались наши герои, будущие картины, снятые Олевом, полученные им призы на кинофестивалях (или хотя бы один приз, но на фестивале очень престижном), его славу, а следовательно, деньги, ибо dat census bonores[29], победное возвращение в центр города вместе с кожаной мебелью и бытовой техникой, ну и конечно, Елену рядом с мужем, окруженную благодарными пациентами и даже с Гермионой на коленях. Кто знает, возможно, мы допускаем ошибку, да и какое значение sub specie aeterni[30] имеет то, что у жизни есть странное свойство не останавливаться на достигнутом, а продолжаться до самой смерти, она ведь, словно азартный игрок, неспособна положить выигрыш в карман и отойти от рулетки, а делает ставки до тех пор, пока все не спустит. Неизбежно, ибо жизнь по определению не может кончиться хорошо. Поскольку она кончается.

Так что, дорогой читатель, если вы предпочитаете жизни кино, а как показывает практика, этого кино стало так много, что пошла обратная волна, не кино теперь отражает жизнь или подражает ей, а люди машинально ждут от жизни, чтоб она была, как в кино, так вот, если вы принадлежите к числу тех, кто неосознанно переселился в киномир, считайте, что свой хэппи-энд вы получили, и закройте книгу. А если нет… Для тех, кто еще интересуется реальной жизнью, мы продолжаем наш рассказ.