Елена

Елена отправилась в свое паломничество в начале осени 326 года. Исходной точкой его стала Никомедия: там в то время сходились все дороги империи. В распоряжение Елены были предоставлены все безграничные ресурсы казначейства. Огромная государственная машина снаряжала ее караван и готовила все необходимое по пути ее следования. Елена передвигалась не спеша. По дороге она сделала крюк, чтобы остановиться в Дрепануме и заложить храм в честь св. Лукиана, а потом повернула в глубь страны, на большую дорогу, проходившую через Ангору, Тарс, Антиохию и Лидду. Везде, где проходила она с сопровождавшей ее охраной и с обозом, нагруженным слитками золота, клирики, чиновники и местные жители встречали ее восторженными криками и простирались перед ней ниц. Она делала пожертвования в монастыри, отпускала на волю заключенных, наделяла приданым сирот, закладывала святилища и базилики. Она любовалась видами и поклонялась памятным местам христианской истории. Она раздавала огромные суммы церковным иерархам. Ее окружали золотой ореол благодетельствования и, казалось бы, всеобщая радость и любовь. Она не догадывалась, какой страх порождало ее приближение в одной невинной душе.

Ибо Макарий, епископ Аэлии Капитолины, был безусловно ни в чем не повинен. Он хорошо знал, что ложные обвинения столь же неугодны Господу, как и сокрытие истины. Он снова и снова самым тщательным образом анализировал все свои действия, но нигде не обнаруживал даже следа нечистых побуждений.

Копаясь в собственной совести, Макарий пользовался теми же методами, что и ученый натуралист грядущих веков, изучающий обитателей какого-нибудь пруда. Менее скрупулезный кающийся заметил бы лишь несколько крупных рыб; более брезгливый отшатнулся бы при виде водорослей и ила и, зажмурившись в отвращении, выпалил бы искренние, но незаслуженные слова самообвинения. Однако епископ на протяжении всей своей долгой жизни совершенствовался в познании человеческой души, и каждая соринка, каждая микроскопическая инфузория имела для него свое особое значение. Он знал, какая из них вредна, какая безобидна, а какая полезна. И теперь, в этой истории со Святым Гробом, он проник мысленным взором в самые глубины прозрачных вод и пришел к выводу, что никакой вины на нем нет.

И все же на него возлагали вину, и в том числе сам наместник. Это он первым сообщил ему новость, явившись к епископу теплым сентябрьским утром и испортив ему весь день, обещавший блаженный покой.

— Вот видишь, что ты наделал, — сказал наместник. — Теперь ты доволен?

Уже одно то, что наместник пришел сам, наглядно показывало, как изменилось положение Макария за последние восемнадцать месяцев. Два года назад наместник послал бы за ним и велел бы явиться в свою резиденцию. А еще несколькими годами раньше он либо заявил бы, что не знает никакого Макария, либо посадил бы его в тюрьму.

— Ну скажи мне, ради Бога, как, по-твоему, я должен принимать Вдовствующую Императрицу? Эта дыра была дырой еще до того, как ты начал тут орудовать. А теперь, когда вокруг кишат строители и паломники, а половина улиц перекопана, тут просто негде жить. Как я смогу обеспечить ее безопасность? Мне-то никто штаты не добавлял.

— Поверь, — отвечал епископ Макарий, — мне в самом деле очень жаль, что так получилось. Ничего такого я в виду не имел.

Все началось в Никее предыдущим летом. Случай был исключительный. Впервые в истории Церковь явилась во всем своем блеске — папские легаты, император, высшие иерархи всего христианского мира. Многие из них привезли с собой доносы друг на друга с обвинениями в ереси, отступничестве и волхвовании. Константин демонстративно сжигал доносы, не читая. Но Макарий пришел к нему с ходатайством совсем другого рода. Придирчивые критики могли приписывать ему желание возвеличить себя, но Макарий твердо знал, что это не так. Он стремился лишь к вящей славе Господней, а в достижении этой высокой цели ему мешала досадная ненормальность положения его епархии.