Елена Феррари

Перед Советом и всем населением вырастала несомненная угроза: захваченные в разных частях города 25 особняков, вооруженные пулеметами, бомбами, бомбометами и винтовками, были гнездами, на которые могла опереться любая контрреволюция. Несмотря на уверения идейной части анархистов, что никаких выступлений против Советов они не допустят, угроза такого выступления была налицо и за последнее время все чаще выдвигалась отдельными группами анархистов. Совет Народных Комиссаров гор[ода] Москвы и Московской области и Президиум Московского Совета Рабочих Депутатов стали перед необходимостью ликвидировать преступную авантюру, разоружить все группы анархистов. Неизбежность вооруженного столкновения и жертв сознавалась нами и оправдывалась тем, что дальнейшее промедление грозило ростом ежедневных жертв при ограблениях и анархических захватах. Лучше произвести эту операцию, чем тянуть мучительную борьбу.

В ночь на 12-е апреля, по ранее разработанному плану, вооруженные отряды Советской власти приступили к разоружению; решение было принято твердое, войскам было отдано приказание разоружить всех анархистов во что бы то ни стало… Есть несколько человек убитых и раненых с той и другой стороны. Несколько сот вооруженных людей, оказавших сопротивление и потом сдавшихся, арестованы. Их личность, мотивы их преступности будут выяснены в ближайшее время, и результаты следствия будут опубликованы возможно скорее, точно так же, как сведения о жертвах этой борьбы. При разоружении отобрана масса оружия: бомб, ручных гранат, несколько десятков пулеметов и бомбометов, огромное количество винтовок, револьверов и патронов. Эта масса оружия в руках явных контрреволюционеров и уголовных бандитов была угрозой всему населению.

Кроме того, найдено много золота и награбленных драгоценностей.

Совет Народных Комиссаров гор[ода] Москвы и Московской области и Президиум Московского Совета Рабочих Депутатов заявляют, что они доведут начатое дело до конца. Они не борются против самой организации анархистов, против идейной пропаганды и агитации, закрытие газет – акт временный, вызванный остротою момента…»[69]

Разгром московских анархистов стал не только страшным ударом собственно по ним самим, но и послужил явным и недвусмысленным сигналом тем, кто стоял в то время под черными знаменами далеко от красной столицы. Его услышали и поняли все, а решение принимали каждый свое – в зависимости от веры в анархию – мать порядка, в большевизм – отца диктатуры или просто в собственные силы, ум, хитрость, способности к выживанию. Верно спрогнозировать, кто в этой непростой борьбе возьмет верх, было чрезвычайно сложно, и еще не год и не два шла эта партизанская, то полуобъявленная, то совсем скрытая, то совершенно официальная война между красными и черными знаменами (не кончилась она и до сих пор – только теперь ведется уже между группами историков и интерпретаторов исторических событий столетней давности). Симпатии между партиями, течениями, политическими расцветками делили порой семьи на враждебные лагеря, и этот совершенно правдивый сюжет навсегда стал одним из главных в художественных произведениях об ужасе и внутреннем трагизме Гражданской войны. Но были и другие семьи, где проблема политических пристрастий решалась без драм, крови и слез. Одна из них – семья Ревзиных-Голубовских.

Первым свои представления о целях революции и способах их достижения поменял Владимир Федорович Воля. В декабре 1918 года он вновь сменил партийную принадлежность и вступил, теперь уже навсегда, в партию большевиков. Тогда же, в декабре, прослужив осень на границе с оккупированной немцами Украиной, он получил новое назначение: на должности командира и комиссара (такое совмещение случалось на ранних этапах становления Красной армии) 3-й Украинской дивизии Красной армии, формировавшейся для боев на Таврическом театре военных действий. Дивизию готовили всю зиму, и когда в феврале 1919 года соединение было готово к отправке на фронт, Воля покинул его и отправился дальше, но в обратную сторону, в тыл, в Харьков.