Она была очень веселой, живой, обожала флиртовать, красиво одеваться. Тщательно следила за собой. Встав рано утром, как бы себя ни чувствовала, первым делом укладывала волосы, делала легкий макияж. Для Образцовой было важно, как она выглядит.
Терпению, как и умению включать юмор в совсем невеселых ситуациях, у Образцовой можно было поучиться. В середине девяностых Елене Васильевне подарили японский велосипед. Не утруждая себя знакомством с инструкцией, она тут же села на него и помчалась на всех парах под горку. А когда решила затормозить, крутнув назад педали, ничего не получилось. Тормоз у «японца» оказался на руле. Врезавшись в камень, Елена Васильевна вылетела из седла и сильно ударилась головой — на обоих глазах отслоилась сетчатка.
Операция результата не принесла. Страстная любительница книг, Образцова не могла читать, но даже не это было главным: стало трудно учить новые произведения. Специально для нее переписчики чертили огромные нотные станы, а распечатанные тексты походили на плакаты. Конечно, Елена Васильевна боялась ослепнуть, тем более что не понаслышке знала об этой беде: отец Василий Алексеевич потерял зрение из-за травмы глаз. Но о ее переживаниях было известно только самым близким. На людях Образцова смеялась: «Наконец-то не я слежу за дирижером, а он вместе с оркестром под меня подстраивается!» Зрение Елене Васильевне вернул испанский хирург-офтальмолог, знакомство с которым она считала Божьим подарком.
«Науку не ныть мне преподали два человека, — рассказывала Образцова. — Уже будучи известной певицей, но еще не имея возможности позволить себе СВ, я ехала в купе с мужчиной средних лет и двумя молодыми женщинами. Соседки стали пытать меня о жизни и работе. Я принялась жаловаться:
— Да ужас просто — мужа и ребенка не вижу, все время в разъездах. От постоянного напряжения в любой момент может пропасть голос.
Мужик слушал молча, а потом спросил:
— А в каменоломнях, как я, поработать не хочешь?
И так мне стало стыдно… Другой урок получила от врача. На протяжении сорока лет я мучилась жуткими мигренями: если начинался приступ, сутки, а то и больше, не могла встать с постели. Доктора предполагали, что моя болезнь — следствие блокадной голодухи. Во время очередного приступа вызвала „скорую“. И вот в комнате появляется женщина в белом халате — высоченная и мощная. Я, лежа на диване, причитаю:
— Господи, за что мне эти адские боли?! Никому никогда плохого не желала, зла не делала!
И вдруг врачиха упирает руки в боки и рокочет басом:
— Ах ты бесстыжая баба!
Я от неожиданности чуть с дивана не свалилась.
— Да ты скажи спасибо, что только это! Знаешь, сколько людей годами лежат, прикованные к постели, и кричат от настоящих мук?! Когда у тебя что болит, говори: „Господи, спасибо, что только это!“
Сложно поверить, но боль тут же стала уходить. В течение того года у меня еще случались приступы, но гораздо реже и не такие сильные. А потом я вообще про них забыла. С тех пор, что бы ни случилось, говорю: „Господи, спасибо, что только это!“»
Елена Васильевна и к диагнозу «лейкоз» отнеслась с удивительным спокойствием: «Если Боженька считает, что я еще не все сделала на земле, значит, позволит пожить. А если решит, что мой план выполнен, что ж… Я смерти не боюсь». Нам давала наставление: «Когда помру, не вздумайте плакать обо мне…» Образцова не хотела, чтобы ее уход надолго погрузил нас в горе. Знала, как тяжело выкарабкиваться из омута, в котором сама побывала после смерти любимого Альгиса…
В первый раз Елена Васильевна вышла замуж в двадцать шесть лет за физика-теоретика Вячеслава Макарова. Вскоре родилась дочь, которую по настоянию главы семьи тоже назвали Еленой. Гастроли в зарубежных театрах иногда длились по несколько месяцев. Живя в разлуке с мужем и дочкой, Образцова страшно тосковала, но о том, хорошо ли Слава заботится о ребенке, не переживала. Он был примерным отцом. «И образцовым мужем Образцовой, — всегда, если заходил разговор о Макарове, добавляла Елена Васильевна. — На моих выступлениях в Москве он непременно был в зале — поддерживал. Принимал у нас дома актерские компании».
Альгис Жюрайтис тоже был вхож в дом Макарова и Образцовой. Однажды пятнадцатилетняя Лена сказала матери: «Знаешь, а Альгис в тебя влюблен».
Развод дался очень тяжело. «После развода Лена осталась с отцом. О встречах и речи не было. Если я звонила, она вообще не брала трубку или говорила сухо, обращаясь только по имени-отчеству: „Елена Васильевна“. Она поняла меня, только став взрослой, когда уже сама развелась и снова вышла замуж».
О Жюрайтисе Елена Васильевна могла вспоминать бесконечно. Семнадцать лет с Альгисом она называла самыми счастливыми в своей жизни: «Размолвки случались редко и длились не больше пяти минут. Бывало, сижу надувшись, смотрю в сторону. Он опускается рядом и начинает целовать мои руки. Пытаюсь освободиться, рычу: „Не трогай меня!“ — а он, не прекращая целовать: „Но они же не виноваты!“ Ну и как после этого сердиться?!»