Елена Образцова. Записки в пути. Диалоги

«Вертер» в «Ла Скала» открыл для нее двери этого театра. А после успеха в «Аиде» «Метрополитен-опера» тоже заключил с Образцовой контракт. Таким образом, она стала постоянной солисткой еще двух, кроме Большого, лучших в мире театров: «Ла Скала» и «Метрополитен-опера».

Я, при встрече:

– Елена, почему Свиридов поправлял тебя на концерте? Чего он хотел?

– Я забыла тогда одно слово и спела вместо него другое. Память певца переполнена огромным количеством музыки, стихов, текстов. Если я забыла какое-то слово, я, конечно же, никогда не остановлюсь. Мне это и в голову не придет. А Свиридов живет в мире своей музыки. И когда я спутала слово, для него это было крушением и самой музыки и музыки стиха. Поэтому он стал поправлять…

Мы сидим на кухне, на плите кипит суп, на доске – сырники, обвалянные в муке. На столе магнитофон «Сони» и ноты. Образцова, включив магнитофон: «Это – Мария Каллас». И закрыла глаза, чтобы быть там, где Каллас.

– Что ты учишь?

– «Сельскую честь». Послушай, какая музыка!..

Я шла к ней и думала: что она делает через день после свиридовского концерта? Разрешила себе отдых, зимний лес или уютное общество друзей?

Но эта женщина жила, понукая судьбу. Огромная слава приросла к ней – она возносила, но и взваливала непомерное бремя. Выход отныне был один – в уплотнении работой каждого мгновения жизни, так что сама жизнь становилась фантастической, за пределами представимого.

Образцова снова включила магнитофон. Увертюра страстно, сильно и сжато предсказала сюжет.

– Дело происходит в деревне, на Пасху, – сказала Елена, вступив в музыку и следя за разворотом драмы. – Это – Сантуцца. Так и вижу ее – вся в черном, страстная, сильная. Работает в поле с утра до ночи. Ничего у нее больше в жизни нет, кроме любви к Туридду, деревенскому парню. А теперь, слышишь, какая пошла игривая, кокетливая музыка. Это появляется Лола, любовница Туридду. Идет в церковь, нарядная, красивая. А вот и Туридду вышел на площадь. Сантуцца умоляет его бросить Лолу. А он кричит: «Убирайся!» – «Va! Va!»

Она стала подпевать Каллас, сначала тихо, потом всем взмывом голоса и страсти, ей в масть и в мощь. Кухня, тесная для этих голосов, их упоенной слиянности, болезненно отзывалась трепетом настенных шкафчиков и звяками посуды. И я как-то вся озябла; темнотой в глазах, каким-то блаженным дурманом чувствовала, как это прекрасно.

Елена, тихо:

– У Каллас темпы очень медленные. Туридду ушел, для Сантуццы все кончилось. Идет музыкальный эпилог. Это реквием ее любви.

Лицо Елены посерело, постарело; волнами ходит по нему боль, страсть, мрак потери.

Музыкальная драма быстро идет к концу. Туридду гуляет, пьет вино. А потом крестьянки закричат с реки: «Туридду зарезали!» Это сделали две любви, две мести, две ревности – Сантуццы и мужа Лолы, Альфио.

«Сельская честь» была написана итальянским драматургом Джованни Верга в 1884 году. Впервые в театре роль Сантуццы с триумфом сыграла Элеонора Дузе. Веристская драма Верга вывела на сцену итальянское простонародье. «Две женщины – торжествующая соблазнительница и маленькое доверчивое существо – соблазненная. Вина наглая и вина стыдливая, жестокость красоты и бессилие доброты. Двое мужчин, и ни один не встает на защиту жертвы», – так трактовал содержание «Сельской чести» критик Дж. Борджезе. Но Дузе пересоздала характер Сантуццы, она сыграла исступление благородной страсти.

Вскоре драму Верга заслонила опера Пьетро Масканьи, которая в короткий срок завоевала мировую известность. «Сельская честь» Масканьи и «Паяцы» Руджеро Леонкавалло были написаны и исполнены в Италии почти одновременно. «Сельская честь» – в Риме в тысяча восемьсот девяностом году, «Паяцы» – в Милане в тысяча восемьсот девяносто втором году.

Обе оперы положили начало музыкальному веризму, направлению, для которого, как свидетельствует музыковедение, «характерны изображение повседневного быта, внимание к темным сторонам жизни городской и сельской бедноты; быстрое, напряженное развитие действия с непременной “кровавой” развязкой, красочная обрисовка бытовой атмосферы, некоторая аффектация человеческих эмоций и драматических ситуаций, экспрессивная мелодика, доходчивая и запоминающаяся благодаря своей связи с народными жанрами».

Но как далеки эти бухгалтерские классификации от прекрасной музыки Масканьи, от того, что слышит в ней Образцова! Словесный эквивалент музыки немыслим, да, пожалуй, и не нужен художнику…

– А потом, если хочешь, я дам тебе послушать, как поет Сантуццу Джульетта Симионато, – сказала Елена. – Вот где сила! Открытые эмоции! Как получится, так и получится!..

– Зачем ты слушаешь Каллас и Симионато, выдающихся певиц? Ты не боишься потерять себя?

Она смотрит на меня, как взрослая на маленькую.