Образцова
Свиридов.
А коровы-то златые! И никто этого не увидел, а Есенин увидел! Горький верно о нем сказал, что это был поэт милосердия. Такие люди рождаются как бы в противовес страшной жестокости жизни.Образцова.
Пожалуй, да.Свиридов.
Не так пусто получается, правда? Ну что ж, возьмем «Песню под тальянку»?Образцова.
Знаете, Георгий Васильевич, я на этой песне впервые почувствовала связь вашей музыки с есенинским стихом.Свиридов.
Вы звуком каким-то особенным раскрываете открытый, отчаянный характер этого человека.Образцова.
Знаете, почему я так пою? Вызов! Пройду в последний раз, а там все, конец!Свиридов.
Ну что, хорош! Хватит на сегодня.Образцова.
«Ну, целуй меня, целуй» возьмем. И все!Свиридов.
Это — гибельная, губительная страсть! Надо петь трагично, как бы в предчувствии близкой смерти. У Есенина такие сильнодействующие слова, что их не надо специально подавать. Они должны как бы угадываться…Образцова
Слыша, как они это поют, я думаю: мне в жизни все-таки выпадает пережить удивительные мгновения!
Жена Свиридова, Эльза Густавовна, приглашает всех к столу. Мы перешли на веранду и сели пить чай. В разговоре Образцова спросила Свиридова, в чем, по его мнению, исполнительский секрет цикла «Песни и пляски смерти» Мусоргского?