Елена Прекрасная

Еленой двигало желание наверстать, настичь то, что ускользнуло когда-то: схватить конец оборвавшейся где-то нити, связывающей прежде ее и дочь.

У них с Оксаной, после ухода Сергея Петровича, вполне, можно считать, наладился быт. Елена даже гордилась, как удачно переставила мебель, занавески новые повесила, убеждая себя, что в тех переменах, инициатором, правда, которых была не она, есть и некие плюсы, и радужная сторона.

Вот только с полочкой в ванной она намучилась. Крошила, терзала кафель, страдая от безрукости своей. Но добила! Казалось, выдержав это испытание, она и на большее станет способна.

Оксана пришла, взглянула.

– Н-да… – процедила сквозь зубы и иронично губами причмокнула.

– Что, криво? – обеспокоенно Елена спросила.

– Сойдет, – Оксана щелкнула выключателем.

Елена и сама чувствовала, что, верно, замечала дочь: в их жилье, хотя там оставались те же вещи, с уходом Сергея Петровича появился как бы налет заброшенности, что ли, убогости, жалкой какой-то показухи, отмечаемой прежде Еленой в домах безмужних подруг.

Обреченность – надо ее гнать от себя, гнать. Елена накупала по дешевке какие-то безделицы, фотографии, себя молодой и дочки маленькой, окантовала и развесила по стенам, цветы в горшках, салфеточки, подставочки, не желая сознавать, что в насыщенной всеми этими мелочами атмосфере ее дома сгущается все сильнее приторно-сладкий и вместе с тем горький дух одиночества – унизительного одиночества женщин без мужчин.

Елена, правда, из всех сил карабкалась. А за кого ей было теперь цепляться, как не за дочь?

… Но вот однажды Оксана, все так же глядя поверх зыбкими серыми непроницаемыми глазами, вымолвила с явным насилием над собой, но, полагая, видно, что сказать надо, боком стоя и точно собираясь сбежать:

– Мама, в воскресенье я буду обедать у папы.

– Что-о?!

– Ну да, у папы. У Николая Михайловича. Тетя Варя дала мне его телефон… – спеша опередить какие-либо расспросы. – Я позвонила, договорилась, в воскресенье иду к нему обедать.

– Когда это было? Откуда Варя взялась? Снова через силу, морщась:

– Ну, мама, ну разве нужно это обсуждать? Мешать – чему? Чтобы я увидела родного отца? Ну правильно. Я тоже так решила. А тетя Варя, она ведь твоя подруга…

… Конечно. И было неминуемо. Но почему вот только сейчас? Когда, что таиться, все потеряно, все изломано и в развалинах пытаешься начать жить. Пытаешься, сохранив в себе лишь одно еще живое – любовь материнскую. Любовь к своему ребенку. Вот к этой взрослой златоволосой девушке, что рвется на свидание к отцу, которого не знала, не видела, который не существовал все эти годы, а мать-то, какая-никакая, была…

– Иди, конечно, – Елена сказала. – Расскажешь после.

– Расскажу! – с облегчением просияла.

Все же девочка, все же ребенок: захотелось новую игрушку, перемен заждалась.

Иди, иди… И вот – воскресенье. Вернулась поздно. Елена выдержала, не вышла из спальни, когда дверь захлопнулась, щелкнул замок. Оксана, пальто не сняв, ворвалась:

– У него «Волга» белая-белая! Он на ней меня сюда привез!

30

…«Волга» белая-белая, а сиденья финской материей обтянуты, темно-красной, очень трудно было достать. В комнатах простор и так стильно… У папы курточка замшевая, мягкая, точно бархат… Он в Испанию скоро поедет, спрашивал мои размеры, что-нибудь модное привезет…

Жуя на ходу бутерброд, Оксана взахлеб впечатлениями делилась и даже, казалось, подобрела, настолько была упоена.

… А жена его, Зоя, такая умница. Вроде на все кивает, а делает то, что сама решит.

… Цепочка? Да это папа подарил. Сейчас модно еще знаешь что… И, округлив глаза, шепотом, будто невесть о каком сокровенном, о фасонах юбок, форме каблуков, вечерних платьях, носимых в этом сезоне в Париже.

А у Елены одни сапоги, и те в ремонте. Оксана знала, сама же квитанцию принесла. А пальто… Да что говорить! Забыла, все забыла – в новую рванулась жизнь.

Другой характер. Или другое поколение? Никогда прежде отца не видела, а так просто, легко о нем говорила, точно всю жизнь вместе с ним прожила.

А он так же легко пошел навстречу? Не знал, не ведал и жил спокойно себе, и что же, Оксана мгновенно его обольстила? А почему, собственно, ему бы не радоваться, получив сразу в подарок взрослую красивую дочь? Болезней детских ее он не знал, не знал упрямого, трудного характера – Оксана, конечно, была с ним мила, ну и, естественно, они подружились.

Воскресные обеды, подарки, взаимный, ничем будничным не омраченный, друг к другу интерес – и что тут было противопоставить ей, Елене?

Она – так банально звучит! – как рыба об лед билась. Но что привлекательного можно было найти в судьбе одинокой, служащей, немолодой уже женщины? Ее победы – это лишний к зарплате «четвертак». Пальто, перелицованное и по моде обшитое крашеным мехом. Духи болгарские, к которым если добавить чуть-чуть других, французские будут напоминать – те, что не по карману.

И мечты еще остаются, ну, скажем, об отпуске: к морю съездить, если денег подкопить, а если удастся еще извернуться, так можно путевки достать в какой-нибудь приличный санаторий.