Елена Прекрасная

Прямо скажем, не радостные чувства вкусила Лена в миг рецидива славы, совсем не праздничные и уж вовсе не девичьи. Как далеки они были от ощущений, испытываемых в аналогичном случае прожженными мэтрами, полвека оттянувшими лямку на ниве лицедейства, плавающими в лицемерии, как рыба в воде, и смотрящими на «земное» с нескрываемой насмешкой! Похоже, старания тетушки не прошли даром, научили девицу-красавицу трезвому взгляду на жизнь, буквально в последний момент уберегли ее от махровой «звездности», уже опробованной и такой притягательно сладкой. Вот только для чего научили и уберегли?

Лена долго не могла отделаться от гадливого чувства при воспоминаниях о вечере. И дело было не только в нечистоте места и нечистоплотности его обитателей. Ей казалось, что служители телевизионного культа и статисты состояли сплошь из завистливых глаз и лицемерных слов и только ждали удобного момента, чтобы цапнуть больнее и отравить ядом. Она вспомнила, как однажды, прогуливаясь по берегу озера, наткнулась на гадюку, свернувшуюся в знак бесконечности – обманчивый покой! В любой момент змея готова была неуловимым броском нарушить эту иллюзию вечности и превратить ее в ничто. «Да-да, гадюки, одни гадюки!» – думала Лена.

Вновь и вновь вспоминала Елена ведущего, смаковавшего подробности ее биографии, особенно те, которых и в помине не было. В обсуждение потребных ему нюансов прохиндей, как пылесос, умело втягивал проплаченных участников шоу, и те, особливо спецы в области искусства, доставали любой аргумент из пышного набора «Чего изволите?». Похоже, затею с «артефактами Модильяни» раздували в грандиозный проект. Наверняка какой-нибудь дяденька N., как истый филантроп, озабоченный, чтобы вышло эффектно, вкладывал каждый рубль так, чтобы он принес евро. Прилично и бескорыстно: так на так. Много всякой мелочевки, казалось бы, несущественной, вспомнила Елена. И ничего радостного не было в ней. «The devil is in the details»7.

Девушка лежала на диване. Не хотелось никуда выходить, никого видеть. Она отключила все три мобильника и не включала планшет и компьютер. Валялась на диване и без интереса проглядывала старые журналы, в которых немало страниц было посвящено ей. Теперь она отчетливо видела одну лишь пыль. Мельчайшую всепроникающую фракцию лжи, растертую до невидимых крошек. Пыль как прах покрывала людскую суету и была ее сутью.

Прошло два дня, и Елену неудержимо потянуло из дома. Требовалось глотнуть свежего воздуха и попасть в толпу безучастных ей прохожих, которым и она глубоко безразлична. Кому она ничего не должна, и от кого ничего не ждет и ничего не хочет.

Сказав матери, что идет прогуляться, девушка выскочила из подъезда на Каменноостровский проспект, пересекла трамвайные пути, Александровским парком прошлась мимо «Балтийского дома» и «Мюзик-холла», мимо планетария, Ортопедического института и круглой клумбы, на месте которой несколько лет назад были красно-желтые цветочные часы из Женевы, до зоопарка. У входа белая лошадка и гнедой пони катали радостных детишек. Елена невольно обратила внимание, насколько человечнее у животных глаза, чем у людей. Не детей – взрослых. «У прохожих глаза тусклые, апатичные или алчные, буровящие, как у того мужчины. А у лошадки истинные очи. Эта мысль вполне в духе тетушки, – подумала она. – А еще Свифта».

Потом Лена обогнула зарешеченный мир несчастных животных и птиц («А ведь среди них немало счастливых») и пошла по Кронверкской набережной мимо Петропавловской крепости, с золотого шпиля которой слетел к ней золотой ангел, и мимо зеленых пушек и гаубиц Музея артиллерии, отсалютовавших ей немым залпом. Оставив позади похожую на летающую тарелку станцию метро «Горьковская», она снова вошла в парк.

По дорожкам цвета красного кирпича, непросохшим еще после ночного дождя, гуляли подростки, женщины и старички с собачками на длинных тонких поводках. На лужайках и газонах, засеянных белым клевером и тимофеевкой, промышляли серые вороны, скворцы и голуби. Кичились словно живые своим совершенством отлитые из бронзы миниатюрные копии главных достопримечательностей Северной Пальмиры.

Лена села на скамейку, рассеянно глядя на прохожих и вспоминая, как ей нравилось тут гулять когда-то с родителями, а потом одной, пока не началась этот гонка к известности. Над головой раздалось оглушительное карканье. На сучке переминалась с ноги на ногу большая серая ворона. Птица смотрела на нее и раздраженно каркала. Казалось, она хочет добиться от девушки ответа.

– Чего тебе надо? – спросила Елена.

Ворона крикнула еще громче.

– Ты заткнешься?

– Nevermore! – каркнула ворона.

«Никогда так никогда», – вздохнула Елена, встала со скамейки и в задумчивости направилась домой. Но домой девушка не попала, ноги принесли ее в тетушкину квартиру. Здесь было тихо и спокойно. Часы над завешенным зеркалом показывали истинное время. «Вот что-что, а реальное время мне тут совсем ни к чему!» – подумала она.