Елена Троянская

Девушки украшали комнату зелеными гирляндами и полевыми цветами. Илона сгибалась под тяжестью большого подноса. Для меня работы не нашлось. Я старалась не выдать неловкость, которую испытывала, и наблюдала за младшими, Филоменой и Поликсеной. Они играли в салочки, потом присели на пол и стали играть в ладошки. С одной стороны, они были еще дети, с другой — уже женщины. Они напомнили мне Ифигению и Гермиону, которые когда-то играли вместе, и такая тяжесть навалилась на сердце, что я решила уйти. Ифигении больше не играть… А Гермиона? Что она делает в эту минуту? Если бы увидеть ее — хоть одним глазком.

— У тебя грустный вид. Отчего это? — осуждающе спросила Кассандра.

— А у тебя сердитый. Отчего это? — ответила я вопросом на вопрос.

— Она у нас всегда сердится, — поспешила на мою защиту Лаодика. — Это потому, что ее никто не слушает.

Только к нам присоединилась Андромаха, как Илона предупредила:

— Тише! Матушка идет!

Послышались спокойные шаги, и на пороге появилась Гекуба. Она удивленно оглядела комнату, но вместо улыбки на ее лице появилось выражение недовольства.

— В чем дело, дочери мои?

— Мы пришли поздравить тебя с тем, что в этот день ровно шестьдесят лет назад ты родилась!

— Вот как! И вы считаете, что это радостный для меня день?

— Но для нас это радостный день. Мы хотели доставить тебе удовольствие. — Креуса проявила упрямство: черту характера, которую пыталась скрывать от Энея.

Гекуба с прямой спиной прошла в середину комнаты. Она двигалась как человек без возраста: в ее походке не было ни девической легкости, ни старушечьего шарканья. Она посмотрела на дочерей, и лицо ее смягчилось.

— Все мои дочери здесь. И еще жены двух моих сыновей. Тех двух, которые успели жениться, пусть остальным это служит укором! Я счастлива, имея таких дочерей, от старшей Креусы до самой маленькой, Филомены.

Наконец-то она улыбнулась.

— Мы еще более счастливы тем, что у нас такая мать! — ответила Илона.

— И мы, недавно принятые в большую семью Приама, тоже счастливы. — Андромаха обняла меня за плечи, говоря как бы от моего имени.

— А теперь, когда с любезностями покончено, чем вы хотите меня развлечь? — живо спросила Гекуба.

— Игрой, — ответила Илона.

Гекуба отмахнулась.

— Игрой! Я ненавижу игры!

— Это не спортивные состязания, матушка, а игра для ума, — пояснила Лаодика.

— Как раз то, в чем тебе нет равных, — добавила Креуса.

— Лесть получилась уж очень приторной, даже странно, что сюда не слетелись мухи, — ответила Гекуба.

— Каждая из нас положила на этот поднос какую-либо безделушку, — продолжила Илона. — Кроме Елены, конечно.

Она улыбнулась мне бесконечно милой улыбкой.

— У меня не было возможности положить что-либо на поднос, — сказала я. — Для меня он оказался такой же неожиданностью, как и для тебя… матушка, — с большим трудом выговорила я последнее слово.

— Да, теперь я тебе мать, — ответила Гекуба. — Поскольку ты лишилась собственной матери из-за несчастного… несчастного… — Она замялась, подыскивая слово, что случалось с ней крайне редко.

— Поступка дочери, — холодно сказала Кассандра.

— Сказано смело, но неточно, — тут же ответила Андромаха.

Уже все знают о моей матери, о том, что она совершила и почему. Это мое глубокое горе, мое страдание, которое теперь вынесли на всеобщее обозрение.

— Почту за честь назваться твоей дочерью, — поклонилась я.

Мне хотелось скорее прекратить разговор о моей матери, пока я не расплакалась у всех на глазах.

— И что тут у вас? — поинтересовалась Кассандра, глядя на поднос, накрытый легкой тканью.

— Мы снимем покрывало, ты посмотришь на поднос. Мы сосчитаем до десяти и снова накроем его.

— Какой в этом смысл?

— Мы хотим проверить твою память и убедиться, что ты совсем не похожа на иных советников отца, которые забывают, из какой двери вышли.

— Я запомню все, мои дорогие, не думайте, что вы можете сыграть какую-нибудь шутку. Например, подложить или убрать предмет, чтобы я начала сомневаться в своих глазах. Предупреждаю, со мной этот номер не пройдет!

Гекуба сама сдернула ткань и приказала:

— Считайте!

Ее острые глаза впились в предметы, разложенные на подносе. Не успела Лаодика досчитать до десяти, как Гекуба снова скомандовала:

— Накрывайте!

— Так быстро? — не поверила Илона.

— Я не была бы царицей Трои без малого сорок лет, если бы не запоминала каждый предмет, который попадается мне на пути, и каждое услышанное слово. Признаюсь, есть такое, что я предпочла бы забыть.

— Хорошо, матушка. Теперь перечисли, что ты видела. Если какую-нибудь вещь забудешь, не получишь ее в подарок.

Гекуба прикрыла глаза.

— Я вижу все предметы, как они были разложены на подносе. Вы должны будете объяснить мне смысл тех подарков, которые я вспомню. В левом нижнем углу в горшочке гроздь мелких сушеных ягод, похожих на изюм, но не изюм. Рядом — пучок какой-то травы. В центре подноса был сверток ярко-синего цвета. Потом эбонитовая шкатулка с рисунком в виде расходящейся спирали. Очень длинное белое перо…

При этих словах я вздрогнула. Она продолжала: