Елена Троянская

– Для нас в Трое время шло иначе. По-моему, не без вмешательства богов. Но я не спорю с тобой: если ты говоришь «двадцать семь лет», значит, так оно и есть, – ответила я.

– Это значит, что твоей дочери сейчас тридцать шесть лет. Твоей дочери Гермионе, которую ты бросила. Ты когда-нибудь вспоминала о ней?

Эта горожанка удивительно дерзкая, раз отваживается допрашивать меня, как бы то ни было – царицу Спарты.

– Каждый день, – послушно ответила я. – Она была со мной в Трое. Ходила со мной по городским улицам. Грелась у камина во дворце Приама. Взбиралась на гору Ида.

– Ничего подобного! – вырвалось у нее.

Гермиона? Неужели Гермиона?

– Ты?! Ты…

– Я – твоя брошенная дочь! – Она вскочила, чтобы лучше видеть меня. – Ты всех нас бросила, и меня тоже. Ты бросила меня, как надоевшую игрушку. Да, я Гермиона! Будем знакомы, матушка!

– Дочь, родная моя.

Я тоже поднялась на ноги, но не так быстро, как она.

– Ты называешь меня «дочь»? Я стыжусь того, что я твоя дочь! Дочь Елены Троянской! Какое звание может быть позорнее?

Я смотрела на нее и не узнавала. Ничего не осталось от прежней девочки. Темно-каштановые волосы, карие глаза, лицо миловидное, но из-за него никто не стал бы воевать. Из-под платья видны широкие ступни ног в крепких сандалиях.

– Мой позор – не твой позор, – сказала я.

– Я часто прихожу на это место. Пытаюсь понять, что тут началось и как.

– Тебе не удастся. Холм – всего лишь холм, трава – лишь трава. Тебе нужно было бы услышать слова отца, увидеть лица мужчин, которые тут собрались.

Я протянула руку – мне хотелось обнять ее, хотя бы коснуться, – но она отстранилась.

– Как ты могла бросить меня? – спросила она. – Разве мать может бросить свое дитя? И убежать с мальчишкой, ведь он был немногим старше меня.

– Я не хотела тебя оставлять. Я хотела взять тебя с собой. Но ты отказалась. Ты решила остаться с черепахами.

– Мне было всего девять лет! Я даже не понимала, о чем ты говоришь.

– Да, Парис тоже так считал.

Я сделала шаг к ней, но она снова отодвинулась.

– Парис! Не произноси при мне это имя! Имя человека, который украл у меня мать, лишил бабушки, а потом и отца отнял на много лет.

Когда-то он ей нравился. Но сейчас он означал для нее только список ее потерь.

– Парис…

– Я не хочу слышать это имя! – оборвала она меня и отвернулась, чтобы уйти.

– Подожди! – побежала я следом. – Пожалуйста, не уходи.

Она резко обернулась, подхватив свое платье.

– Сколько раз я повторяла эти слова: «Не уходи! Не уходи!» Я умоляла тебя, но ты не слышала. Ты была слишком далеко.

– А бабушка… расскажи про нее.

– Это я нашла ее! Да, я!

– Нет! – Я пошатнулась от ужаса. Такой картины я не рисовала в своем воображении. Я надеялась, что это был кто-то из слуг. Или охранник. В конце концов, отец. Но не Гермиона же!

– А что тебя так пугает? Ах, тебе это в голову не приходило? Я пришла к ней в комнату – она любила завтракать со мной, если ты помнишь. А куда я еще могла пойти после того, как ты сбежала? Я пришла рано-рано и нашла ее там. Она повесилась еще вечером, поэтому, как мне объяснили, так посинела. Я взяла эти проклятые лебединые перья и сожгла их в жаровне. Будь моя воля, я и тебя бы сожгла!

Я должна обнять ее, хоть она меня и отталкивает. Я обвила ее руками и заплакала. Гермиона перестала сопротивляться, стояла неподвижно.

– И правильно бы сделала, – пробормотала я. – А этот лебедь… Пусть он оставит нас в покое. Давай сходим на могилу бабушки.

Усыпальницу устроили в пещере естественного происхождения на склоне холма недалеко от дворца – ее только немного расширили. Там покоился прах матушки, Кастора, Полидевка и было оставлено место для отца.

– Я прихожу сюда каждый день, – сказала Гермиона. – А двоюродная сестра Электра ходит на могилу своего отца. Она поклялась отомстить за него.

Малышка Электра. Теперь она тоже взрослая женщина. Неужели кто-то может оплакивать Агамемнона, тем более – сестра убитой им Ифигении?

– Я не думаю, что за его смерть нужно мстить, – неуверенно сказала я: мне не хотелось оттолкнуть от себя Гермиону.

– Но ее мать завела любовника! – возмущенно ответила она. – Похоже, это у вас семейное.

– Да, таково проклятие Афродиты!

Я не удержалась от улыбки, но не стала рассказывать о нем: я сыта по горло проклятиями, предзнаменованиями, предсказаниями оракулов. Все, что меня волнует сейчас, – это моя дочь.

– Вот бабушкина могила.

Гермиона указала на большую гробницу из серого камня, вмурованную в землю.

– Матушка, это я, Елена, – упала я на холодный камень и прижалась к нему губами. – Твоя Елена.

Мне не надо было рассказывать ей о том, что случилось со мной после нашей разлуки, о том, что я пережила, о гибели Трои. Мертвые не требуют от нас полного отчета, их не интересуют подробности.

– А это твои братья, – указала Гермиона на две другие гробницы.

Я встала перед ними на колени и попросила их о помощи:

– Вы всегда были моими наставниками. У вас я научилась многому.

Я не стала говорить своим родным, как скорблю по ним. Они это и сами знают. Не следует говорить мертвым того, что они сами знают. Это обижает их.