Элеонора Августа

Теперь он уже был уверен, что побьет горцев, сильно побьет, и не будь его первой оплошности, глупой попытки перейти мост, то и без потерь побил бы. Пушки-то, пушки его работали не переставая, осыпая врагов свинцовой картечью и вбивая в их строй чугунные ядра уже почти без промаха. Было видно, как перед построением горцев почернела от запекшейся на солнце крови мостовая. Как выбивались из сил обозные людишки и горожане, унося от места раненых. Даже бабы прибегали помогать, наравне с мужиками таскали изувеченных и ревущих от боли солдат, потому что раненых было очень много. Потому что на всех болезных телег не хватало.

Так оно и получилось: перейдя реку – а в этом месте она доходила пешим почти до пояса, – Вилли с сотней стрелков выбрался на тот берег и сразу стал стрелять по строящейся колонне. Кое-кто из оставшихся арбалетчиков принялся в ответ постреливать, но арбалетчиков было уже мало, и кто-то из них, когда бежал, потерял оружие, а кто-то растерял болты – в общем, они уже не сильно беспокоили Вилли. А он как раз, стреляя от берега со ста шагов, наносил вред вполне заметный, так как строящаяся колонна состояла из солдат самых задних рядов, у которых доспех самый малый из допустимого.

И в это же время большие пушки, как по заказу, выстрелили очень удачно. Причем одна из них, а именно лаутшланг, била не картечью, а большим и тяжелым ядром. Ядро это влетело в строй врага на уровне колен первого ряда и пронеслось до самого последнего, ломая и отрывая ноги всем несчастным, что попались ему на пути, прорубив целую просеку в плотном строю людей.

«Молодец Пруфф! Больше они стоять не будут».

Так и случилось: баталия начала пятиться. И колонна, что вот-вот должна была идти отбивать обоз, стала тоже отступать, пятясь, боясь повернуться к кавалеристам спиной.

– Румениге, – спокойно сказал генерал, – скачите, передайте Кленку, чтобы он потихоньку шел на мост, и, если мерзавцы вдруг решат поспешить и повернутся к нему спиной, пусть навалится на них, пусть бьет быстро. А потом велите капитану Пруффу собираться, мы будем горцев преследовать.

Глава 19

Враг стал отходить по дороге, ведущей из города наверх, к перевалу, отступать по широкой улице, меж домов, и лавок, и мастерских, спиной вперед, а силы генерала стали по мосту и вброд переходить реку, чтобы преследовать врагов. Горцы могли остановиться, перегородив улицу, и простоять на ней до темноты. И ландскнехты Кленка, пусть им даже помогали бы все люди Брюнхвальда, не сдвинули бы их с места. Но офицеры горцев полагали, что Эшбахт тут же пошлет другие силы по параллельным улицам и зайдет к ним во фланги, в тыл. Поэтому они решили выходить из города. И правильно делали.

Волков при встрече выразил фон Реддернауфу свое восхищение, сказал, что в этом бою он и его люди были примером для всех иных, а затем приказал кавалеристу попробовать найти проход в городских улицах, чтобы оказаться за спиной у отступающих горцев. И кавалерист тут же поехал искать такой путь.

А враг все отходил, все пятился. Шел в боевых порядках, под барабан, под знаменами, без криков и суеты. Горцы есть горцы. Тем не менее они отступали, ощетинившись острым железом, шаг за шагом, шаг за шагом, увозя вверх по дороге переполненные телеги со своими ранеными.

А за ними, так же с пиками и копьями наперевес, наступая им на пятки, шли их извечные враги ландскнехты, тоже в боевом порядке, тоже со знаменами, тоже под барабаны. Шли за ними, но в бой не вступали. Зачем, ведь по сторонам от ландскнехтов, и справа, и слева, там, где позволяла ширина улицы, втискивались стрелки, чтобы стрелять по врагу с тридцати, а иной раз и с двадцати шагов. Если уж не пушки, так мушкеты и аркебузы будут истязать заносчивых горцев, пока солнце не сядет или пока генерал не отдаст приказа остановиться. Так и будут бить беспощадно, нагло приближаясь к врагу на два десятка шагов, целясь, чтобы влепить пулю в лицо или в незащищенное бедро, и с удовольствием стреляя. Чтобы вспоминали горные сволочи, как всегда, во все века, резали глотки сдавшимся в плен и добивали раненых. Теперь же каждый выбитый из строя удачным выстрелом раненый горец, если его не успевали подхватить товарищи, падал на мостовую и умирал под ударами алебард, протазанов и двуручных мечей ландскнехтов. При этом ландскнехты, добив очередного раненого, еще и задирали горцев:

– Эй, вы, храбрые горные хорьки, вы видели, как я ему разрубил морду?! Аж зенка улетела прочь!

– Эй, ублюдки, остановитесь, вы же хвалились во все времена, что вы никогда не отступаете! А сейчас так убегаете, кривоногие, что нам за вами не поспеть.

– Остановитесь и деритесь, чертовы трусы!

Но горцы пятились, пятились и молчали, потому как в строю у них был строгий запрет на разговоры и крики.