Элеонора Августа

– Молится? – переспросил кавалер, ему не очень-то в это верилось. – За меня?

– Молится за вас и за успех промысла вашего богоугодного, молится каждый день и истово, – уверял кавалера святой отец. – Вот только… – Священник замолчал.

– Ну, говори…

– Покоя в вашем доме нет, – ответил отец Семион со вздохом.

– Ах, это… – Волков сразу понял, о чем он. – Значит, склочничают.

– Склочничают, – кивал священник. – Госпожа Ланге от своего не отступает и спуску госпоже Эшбахт не дает. До крика и ругани доходят, и даже прислуги не стесняются.

– А госпожа Ланге как? Не хворает ли?

– Нет, – уверял брат Семион, – весьма она бойка. Госпожа Эшбахт все больше сидит и лежит, а госпожа Ланге на ногах. Хлопочет. Новый ваш человек ей весьма по нраву пришелся…

– Новый человек? – Волков не понял, о ком говорит священник.

– Ну да, этот ваш Эрнст Кахельбаум весьма учен, весьма…

– А, вот ты о ком, – вспомнил кавалер.

– Да-да, о нем. Так вот, весьма он хорош, госпожа Ланге им довольна, при мне о том говорила. И за архитектором он следит, чтобы тот деньги лишние не тратил, и за мужиками прибывшими – кажется, на все время ему хватает, всех в строгости держит. Умелый человек, ничего не скажешь.

– И с Ёганом у него ссор нет?

– Нашего Ёгана он съел и ботинок не оставил! – Отец Семион засмеялся впервые за весь разговор. – Наш Ёган теперь у Эрнста Кахельбаума вроде как на посылках.

– О! – удивился кавалер. – Ну, а так все у меня хорошо? Мужикам дома строят?

– Да-да, все слава богу, слава богу.

– А что было слышно о графе?

– А, вот так дело удобно для нас повернулось! – оживился священник. – Прибрал Господь неприятеля вашего. Поехал он на охоту и там упал с коня. И упал так, что и встать не смог. Привезли его домой, а у него кровь в моче. Лекари так ничего сделать и не смогли. Отек он, говорят, стал черен телом, и недели не прошло, как помер. Охота – дело опасное.

«Агнес – дело опасное». Волков вздохнул. Было ему от этого знания непросто, вроде и радоваться надо, а вроде и негоже сему радоваться. Было ощущение, что причастен он к постыдному делу, не мужскому, не рыцарскому. Впрочем, он находил успокоение в том, что и граф был еще тот мерзавец. Черт с ним, поделом. Больше он этом думать не станет, а Агнес… ну… молодец, что тут скажешь. Генерал помолчал и вернулся к разговору:

– Не сегодня-завтра будут тут переговорщики от этих. – Волков кивнул головой в сторону севера. – Ты мне надобен будешь. Слушай, думай, может, что надумаешь.

– Господин мой, я-то по мере сил, но ведь монах я, не стряпчий.

– Знаю-знаю, я тебя позвал сюда советником. А за стряпчими я послал человека во Фринланд, должен уже обратно быть.

– Чем смогу, чем смогу, – пообещал отец Семион.

Вечером того же дня капитан Мильке привез двух самых дорогих адвокатов, которых смог найти во Фринланде и которые согласились с ним поехать. Одного звали Лёйбниц, другого Крапенбахер. Кавалер как раз ужинал, он пригласил капитана за стол. Капитан был явно голоден, сразу сел к столу и, ожидая, пока младший повар нальет простой похлебки из каплуна с клецками, стал говорить:

– Просили они премию по успешном окончании дела, но я не знал, сколько вы им предложите и что будете считать успехом, посему предложил поденную оплату. Еле уговорил на то.

– И сколько же они попросили? – насторожился генерал. Он и есть перестал, глядел на молодого офицера.

– Двадцать шесть талеров, – ответил Мильке.

Повар водрузил перед ним чашку с отличной похлебкой, пахнущей жареным луком, а Гюнтер поставил рядом стакан с вином. Но капитан ни к чему не прикоснулся, по тону генерала поняв, что что-то не так.

– Двадцать шесть монет за все дело? – уточнил Волков.

– Двадцать шесть монет в день, – сказал Мильке.

– В день?! – Волков даже ложку отбросил.

«Двадцать шесть талеров на двоих! Адвокаты! Хуже нет подлецов!» – думал кавалер.

– Они приехали с секретарями и писарями, по-другому ехать не хотели, боялись, – оправдывался капитан.

«И что толку ругать его? Взял что было – и то молодец. Теперь зато есть причина дело не затягивать».

– Хорошо, капитан, – сказал Волков, вновь беря ложку, – кушайте похлебку, она неплоха. Вино привезли?

– Привез, взял наилучшее. – У Мильке отлегло от сердца, и он принялся за еду.

Не успели они доесть, как пришел дежурный по лагерю офицер и сообщил, что с севера приехали люди, ставят шатры.

– Военные? – на всякий случай уточнил генерал.

– Военные среди них есть, но немного, – отвечал офицер. – Прибыли они не для войны. Шатры ставят в пределах пушечного огня. Враг так не поставил бы.

– Вовремя вы привезли стряпчих, капитан, – сказал Волков, вставая из-за стола. Капитан тоже поспешил подняться, но генерал его остановил: – Доедайте, я пойду погляжу, кто приехал. А как вернусь, так хочу познакомиться с теми жуликами, что будут забирать у меня, по моей же воле, двадцать шесть талеров в день. Скажите им, капитан, чтобы готовы были.

Поехал он через западный выход, и когда выезжал из лагеря, к нему приблизился капитан Рене, солдаты которого вкапывали рогатки на дороге из Милликона. Родственник поздоровался и сказал: