Элеонора Августа

– Жулики, мерзавцы, они собираются увязать вопрос возврата беглых мужиков с возвратом под вашу руку Линхаймского леса, – предположил Крапенбахер.

– Никаких в том сомнений, – согласился с ним Лёйбниц, – думаю, нам придется согласиться на тысячу золотых.

– Да-да, завтра же нужно будет на то согласиться, не тянуть с этим. Тысяча золотых – не такая уж и большая сумма за тот лес. И нам надобно закрыть этот пункт, пока они еще что-нибудь к нему не привязали.

Кавалер уже не мог ничего слышать ни про лес, ни про мужиков, ни про что-то иное. Да, конечно, он понимал, что речь идет о его собственности и что, скорее всего, эти опытные крючкотворы правы, но говорить об этом после целого дня болтовни он просто уже не мог и лишь вымолвил со вздохом:

– Господа, завтра, все завтра. – И пошел к себе в шатер.

Спать. Перед сном он, правда, успел подумать о том, что надо, уже пора, вызвать самого Райхерда для переговоров с глазу на глаз. Иначе вся эта многочасовая болтовня так и останется болтовней, так как совет кантона Брегген решит не ратифицировать договор, который он тут подпишет, и эти горные мерзавцы из спеси своей затеют продолжить войну. А он, обрадованный пустой бумагой с ничего не значащими подписями, оставит укрепления и выведет своих солдат с их земли. Случись такое, придется уже к весне собирать новую армию и выбивать из своей же крепостицы упрямых врагов. Даже думать о таком Волкову не хотелось. Вот поэтому он и собирался договариваться с первым консулом земли Брегген, ландаманом Райхердом, а эту всю… болтовню всерьез почти и не воспринимал.

… Второй раунд переговоров начался с заявления стороны кавалера. Крапенбахер встал, достал бумагу, откашлялся и, дождавшись тишины, начал:

– Кавалер Фолькоф господин фон Эшбахт желает, чтобы было выделено, безвозмездно и навек, видное место для его купца в торговых рядах ярмарки Милликона, коли такая снова будет.

– И которую кавалер Фолькоф господин фон Эшбахт приказал сжечь, – едко и громко заметил один из делегатов.

Крапенбахер отвел листок в сторону, посмотрел на крикуна исподлобья и продолжил как ни в чем не бывало:

– Купец кавалера сам выберет себе место согласно своим предпочтениям.

– Такое место будет стоить триста шестьдесят пять талеров в год! – крикнул один из делегатов. – Неужто кавалер не найдет денег купить для своего человека такое место?

– Повторяю для тех, кто не расслышал, – холодно и высокомерно произнес юрист, – «выделено безвозмездно и навек».

И тут же от другой стороны пошли возражения, замечания и даже насмешки:

– Хочу я взглянуть на того купца-храбреца, кто приедет в Милликон торговать от господина фон Эшбахта, после того как он жен местных отдавал солдатне на поругание.

Тут Волков даже хотел ответить, дескать, с горожанами он был честен, а горожане были с ним вероломны, вот и поплатились сами, чего теперь стенать, коли виноваты, но, слава богу, сдержался, промолчал, в лай вступать со всяким – лишь достоинство терять. Для того у него адвокаты есть.

Снова начались прения, иной раз доходящие до крика. И это из-за торгового места на ярмарке стоимостью в триста шестьдесят пять монет в год. Но Волков уже почти не вникал в происходящее, он готовился сделать ход. И пока Лёйбниц в тридцатый, наверное, раз напоминал людям земли Брегген, кто на какой земле находится, он повернулся и, слегка склонившись из кресла, окликнул Максимилиана, который с интересом следил за прениями:

– Прапорщик!

Максимилиан наклонился к Волкову.

– Да, генерал.

– Отдайте знамя Румениге, а сами обойдите ряды, зайдите с их стороны и без ссор попросите разрешения пройти к ландаману, и, если пустит вас охрана, спросите его, не соблаговолит ли он во время обеда встретиться со мной на берегу реки, с глазу на глаз или с малым сопровождением.

Максимилиан кивнул.

– Да, генерал.

– Если спросит он вдруг, что надобно, скажите, что генерал уже устал от этого балагана и желает говорить с ним. И будьте с ландаманом почтительны.

– Да, генерал, – снова ответил прапорщик и пообещал: – Буду почтителен.

Когда он ушел, Волков стал слушать вполуха про первый и второй торговые ряды, про стоимость амбаров и складов на ярмарке, про плату за стоянку у пирсов. Может быть, в другое время это его и заинтересовало бы, у горцев было чему поучиться, но сейчас его интересовали только две вещи: пустит ли охрана его оруженосца к ландаману и примет ли тот приглашение кавалера на рандеву. И какова была радость Волкова, когда он увидал, что из-за кресла первого консула появился начальник стражи горцев и что-то прошептал тому на ухо. Господин Райхерд пару мгновений обдумывал услышанное, а потом что-то ответил своему телохранителю. Тот кивнул, ушел, и почти сразу по правую руку от ландамана с глубоким поклоном появился прапорщик генерала.

«Молодец Максимилиан, поклон спины не сломит, а вот расположить Райхерда к себе сможет. Все правильно, спеси сейчас места нет».

Первый консул выслушал молодого офицера и что-то коротко ответил. Максимилиан поклонился еще раз и ушел. А генерал даже поерзал в кресле, в нетерпении ожидая ответа.