Элевсинские мистерии

Открытая площадка для танцев перед священным участком, построенная Писистратом, была больше и красивее всех существовавших до и после нее. По окончании персидских войн священный участок был расширен, а стены его укреплены; однако ради этого площадку урезали на треть. Хороводы сократились. Элевсинцы ежегодно наслаждались этим продолжительным публичным зрелищем, но афинским мистам, которые располагали весьма ограниченным временем, сокращение хороводных обрядов было на руку. К тому же значение танца вообще падало. Когда в VI веке из него родилась драма, он с его безмолвной древней стилистикой стал еще менее понятен. Впрочем, и в новой драме хор обращался к танцу куда чаще, нежели, как правило, полагает наш современник.

Еще и в VII веке перед мистериями, как свидетельствует Аристофан в "Лягушках", молодые неофиты, уроженцы Элев-сина — все в девичьем платье, — непременно участвовали в культовых танцах. Не в пример афинянам, они не совершали долгого утомительного перехода и могли начать в нужное время. В архаической древности, вероятно, порой уже сам танец вызывал желанный "созерцательный образ" — подтверждение тому минойские геммы. В ту пору хорошо подготовленные неофиты составляли хор, а двое жрецов или по крайней мере двое посвященных изображали богов. Но начиная с эпохи Солона (ок. 600 года до Р.Х.) мисты, в большинстве своем уже афиняне, стали зрителями, а танцевать доставалось хору элевсинских неофитов; когда же обряд на священной территории был расширен, к ним присоединились семнаддаги-восемнадцатилетние элевсинские девушки, и танец стал целым представлением. Но в роли богов по-прежнему выступали жрецы или тщательно подготовленные посвященные.

Юноши в девичьем платье или девушки (в идеале "пятьдесят дочерей Океана") плотной цепочкой медленно обходили колодец Деметры, затем размыкали круг и в искрометном танце проворно разбегались по всему пространству площадки. Апулей называет это "пиррическим танцем"154, сюжет которого — суд пастуха Париса о богинях Юноне (Гере), Минерве (Афине) и Венере (Афродите). О близких сюжетах сообщают и бронзовые таблички из до-дорического храма Аполлона в Амиклах. Тамошний миф ведет начало из II тысячелетия, таблички возникли около 500 года до Р.Х. Аполлон изображен рядом с юношей Гиакинфом, своим отражением в подземном Гадесе; далее Персей и Тесей.

Что до сопровождающих танец текстов, то элевсинские поэты имели достаточно широкий выбор тем. Необходимое содержание можно почерпнуть в V гомеровском гимне. Возможно, со времен Солона им и ограничивались; если существовал запас времени, мистерия готовилась постепенно. Тогда сначала в честь Афродиты танцевали Близнецы. Затем богиня производила на свет от пастуха Анхиза сына Энея. Вместе с Артемидой и Афиной она являлась царевичу-пастуху Парису, и в итоге становилось ясно, что здесь приводятся в движение первозданные титанические силы, вот так же, как у Еврипида:

Звездный Зевесов Эфир пусть поведет хоровод!

Всех впереди Селена, богиня Луны, выступает,

И пятьдесят следом за нею дочек Нерея

Кружат в безмерных пучинах глубин вековечных.

Так почитают богиню в венце золотом из колосьев,

Чтут и плющом увенчанную дочь [Персефонею].

У Аристофана в "Лягушках" хор мистов славит Элизий, светлое место в Гадесе, обитель блаженных, а затем и бога, который им предводительствует:

Иакх наш, снизойди к нам, золотых стен обитатель!

Иакх, о Иакх!

К нам приди, на святой луг, на зеленый!

С нами будь рад, в наш вступи ряд!

Пусть венок мирт многоцветных

Пышнокудрый окружит лоб!

Попляши, бог! И ногой в лад бей о землю!

Восхити дерзновенный

И веселый хоровод,

Наших гор сонм, наших плясок богомольных череду,

Песни мистов посвященных!

Раздуй свет искряных смол, поднимай ввысь знойный витень!

Иакх, о Иакх,

Ты, ночных хороводов пламеносец!

Под речитатив певца подробно вытанцовывался миф, связанный с этим местом. До наших дней сохранился гимн из 495 шестиарсисных стихов о страстях и деяниях богини Деметры. Судя по стилю, написан он в VIII или VII веке до Р.Х.