Эльф

– И я! И я! – Сыновья охотников улыбались глазами. Светлана отвернулась и тоже улыбнулась. Стандартная фраза, чтобы поднять их авторитет и сплотить группу. Каждый год ведутся.

– Это действительно школа с углублённым изучением человека. Вы её закончите через три года и автоматически будете зачислены в институт. Обучаться будете здесь же. То есть мы будем вас учить, любить и баловать целых восемь лет. Почему именно вы? А вы те редкие обладатели стопроцентного чистого гена человечества. То есть вы – чистокровные люди!

– А почему редкого? Все же люди. – опять подал голос «боец».

– Все, да не все. Но об этом позже. Сейчас знакомимся. Потом идём обедать, дальше – в спальное крыло заселяться, а затем в рабочую аудиторию.

– О-о-о, – заёрзал на стуле «боец», – пожрать дадут.

Светлана пропустила реплику мимо ушей и стала по одному поднимать детей, чтобы они рассказали о себе.

– Я Степан. Мне пятнадцать. Моя мама работает здесь. Я учился в англоязычной школе до восьмого класса. И теперь перешёл сюда. Занимаюсь боевыми искусствами и учу языки.

– Садись, – кивнула Светлана, потом посмотрела на детей. – А мама его – я. Следующий.

– Я Никита, – начал по образцу «боец». – Мои предки давно спились, и я не знаю, что с ними теперь. Жил-поживал в детском доме № 7. Благополучно смывался оттуда несколько раз. Недавно отловили и привезли сюда. Отсюда тоже свинчу скоро – не удержите.

– Отсюда свинчивают один раз. Потом мы отлавливаем и сразу отстреливаем. Ни в какой детдом вас не возвращают.

– Шуточки тут какие-то плоские. То «загрызу», то «отстреливаем». Мы в армию, что ли, попали? Я, вообще-то, пацифист, – Никита стал переминаться с ноги на ногу.

– Ещё можем и закопать заживо. Никита, то, что ты здесь узнаешь, то, чему тебя здесь научат, никогда не выйдет за стены школы. Если ты решишь кому-то что-то рассказать, психушка станет твоим домом до конца жизни. А от слова «пацифист» тебя уже завтра передёргивать начнёт.

– Вы тут что, инопланетян ловите?

– Ну почти. И уже не «вы», а «мы». У тебя пути назад нет. Следующий, – Светлана жестом подняла девочку, которая сидела за Никитой.

– Меня зовут Леночка. Ой, Лена, Елена. – Подростки захихикали, а девочка смутилась и покраснела. – Я из детского дома, родителей своих не помню, училась, вроде, хорошо.

– Почему, вроде?

– Ну я не очень помню. Я отравилась чем-то и долго в больнице лежала. А когда моё состояние улучшилось, меня сразу сюда привезли. Врачи сказали, что потом всё потихоньку вспомню.

Светлана с любопытством рассматривала Леночку. Столько противоречий было в её внешнем виде. Слишком скромная для яркой рыжей стрижки. Одета в шорты и майку – ей было явно неуютно в этих вещах судя по тому, как она то и дело оттягивала их вниз. Так обычно делали приличные девочки, когда на них было надето что-то неприличное. И эти круглые детские очки – очки отличницы. Действительно, Леночка. Для детдомовской слишком хорошо воспитана. В личном деле девочки упоминалось несколько попыток суицида на фоне отторжения коллективом. Это могло объяснить её скромность, а ещё странный жест, похожий на нервный тик, – когда она в разговоре вскидывала руку к уху. Последний раз Лена наглоталась таблеток, и её поздно нашли. Поэтому пострадал не только желудок, но и память. Интересно, а где в детском доме она нашла таблетки?

– Я Михаил, можно просто Михась или Миха, – представился полный мальчик, которого Светлана первым призвала к ответу в начале урока. Поднявшись, он переминался с ноги на ногу и пытался найти рукам удобное положение. – Ну, что сказать? Детдомовский. Родители погибли. Поесть люблю. Учиться не люблю. На гитаре играю немного, спорт люблю.

Дети засмеялись.

– А что смешного? Я бегаю хорошо, в футбол играю. В качалку хожу.

После этих слов Светлана отметила для себя, что Михаил не страдал от избыточного веса, а был действительно крупным мальчиком.

До конца занятия дети рассказывали о себе. Каждый год Светлана слышала одно и то же: о погибших родителях, ненавистных воспитателях, о мечтах и требованиях, обидах и планах мести. Два психологических образования хорошо подготовили её к работе с детдомовскими детьми. Но вот с этими сиротами явно было что-то не так, потому что из пятнадцати человек только трое, включая Никиту, действительно походили на детдомовских. Их выдавала манера сидеть, вальяжно развалившись на партах, неумение выстраивать связные предложения и обилие жаргонных слов в речи. Зачастую детдомовцы обращались к учителю на «ты», были невнимательны. Считали нормой жестокость в свою сторону. В учебной практике Светланы были случаи, когда дети на первом занятии даже ноги на парты закидывали, чтобы показать, что им плевать на правила. А те, кто сидел перед ней сейчас, смотрели со спокойным любопытством, общались интеллигентно, были вежливы. Некоторые даже держали осанку, и было видно, что это не стоило им каких-то трудов. Все эти навыки не могли возникнуть внезапно, да и так реалистично сыграть их тяжело. Такое поведение закладывалось с самого детства и становилось для ребёнка естественным.