Эльф

По подиуму, сооружённому в честь победы Цезаря над Лохматой Галлией, предстояло пройти трём легионам, численность каковых составляла без малого одиннадцать тысяч человек. Чтобы подиум не двигался вперёд-назад на той мягкой опоре, что представляли собой человеческие тела, находившиеся под ним, по концам пандусов в землю были вбиты толстые буковые колья. Тем не менее, когда четыре лошади первыми взошли на подиум, таща за собой квадригу со стоявшим на ней Юлием Цезарем, он просел и подался вперёд, сдвинувшись совсем незначительно, всего лишь около пяти сантиметров, но именно этой мелочи хватило, чтобы вес колесницы мгновенно выдавил из лёгких первых четырёх человек весь воздух. Больше вздохнуть они не смогли, потому что на помост, вслед за квадригой маршем взошли солдаты.

Некоторые пленники пытались облегчить себе дыхание, приподняв помост над грудной клеткой руками. Они лежали, упершись ладонями в грубые сырые доски, а локтями в каменную брусчатку. Под весом тяжёлой квадриги лучевые кости предплечий не выдержали и сломались с треском, словно сухие ветки. Под помостом раздались вопли, потонувшие в криках толпы, приветствующей своих победителей. Но и эти вопли мгновенно стихли, ведь кричавшие выдохнув на крике, уже не смогли вобрать в себя ни капли воздуха. С каждой новой шеренгой солдат, входивших на этот подиум, звуки под подиумом становились всё тише и тише, переходя в неясные предсмертные хрипы, полностью заглушённые орущими горожанами. Когда шествие выдавило из грудных клеток сотни пленников последние остатки воздуха, под настилом наступила относительная тишина, так как треска сломанных рёбер и раздавленных черепов не смог бы услышать даже самый внимательный зритель, стоявший в вопящей толпе.

Арс слышал каждый звук, рождавшийся под настилом, но был спокоен. Он готовился умереть в этом мире и полностью перейти в следующий. Мысли, что тот, другой мир является плодом сновидений и фантазий, он не допускал. Любой психиатр будущего, опросив его, поставил бы диагноз начинающегося эскейпизма и оказался бы неправ, потому что расстройства психики у Арса не было. Его состояние было вызвано редким, необычным для мира, в котором Арс жил, свойством человеческой психики. Со временем таких людей будет рождаться всё больше, но это со временем. А сейчас Арс, возможно, единственный человек с такими уникальными психическими свойствами, лежал под настилом и слушал звуки смерти, приближавшиеся к нему. Звуки смерти с каждой секундой становились всё явственнее, всё отчётливее. Они были заглушены топотом маршировавших римских солдат, каждый удар ног которых по доскам, гулко отдавался под настилом. Арс всё же сумел выделить в этом шуме стоны, издаваемые умирающими людьми, треск костей и слышал только их. Это так же было свойством его психики – уметь слышать то, что большинству людей недоступно. Смерть, шагавшая в строю римских солдат, надвигалась неотвратимо.

Настил с мёртвых галлов сняли только после захода солнца. Плотники при свете факелов и в полной тишине таскали окровавленные доски, складывая их на повозки. Причудливые тени, рождаемые языками факельного пламени, были похожи на гротескных чудовищ, выбравшихся из бесконечных глубин мрака, чтобы охотиться за улетающими душами галлов. Лишь изредка тишину нарушала брань очередного неудачника, поскользнувшегося из-за собственной оплошности в луже свернувшейся крови.

Начальник стражи Нумерий Гней, в поисках малейших признаков жизни, с факелом в руке внимательно осматривал каждого раздавленного галла, чтобы собственным мечом даровать мученику спасительную смерть. Когда сняли первый настил, по состоянию трупов он понял, что живых искать нет смысла, но обязанности свои Нумерий выполнял добросовестно, поэтому подходил к каждому мертвецу. Если обманчивый свет танцующего пламени вводил его в заблуждение, он доставал из сумки зеркальце и, присев на корточки, подносил отполированную сталь к губам мертвеца. Но в этой импровизированной чудовищной давильне никто не выжил.

Каково было его удивление, когда в последней паре один из двух, связанных за щиколотки галлов оказался жив. Галл был в сознании и лежал, не издав ни одного звука, несмотря на обе переломанные руки. Он был одним из тех, кто решил облегчить себе дыхание, упершись ладонями в настил. Из правого предплечья торчали обломки лучевых костей, а из разорванных острыми сколами вен ещё текла густая кровь. Левая рука так же была сломана в предплечье, но открытых ран не было. Зато был раздроблен локоть. На его счастье, получив эти травмы, он тут же потерял сознание и очнулся только после того, как с его груди сняли настил. Он смотрел на начальника стражи безучастно, как смертельно раненный зверь смотрит смиренно на своего убийцу.