И вот еще любопытное наблюдение: почему у мужчин, которые, на мой взгляд, больше всего похожи на воинов, — длинные волосы заплетены в косы? А у возниц короткие стрижки? Еще вон тот мужичок, похоже, купец, у него просто короткий хвостик. Просто совпадение, традиция или прически в этом мире обозначают занимаемый владельцем статус в обществе?
Удовлетворившись беседой с караванщиком, Антон вернулся ко мне и сообщил, что дальше мы поедем с ними.
— А мы разве не спешим? — удивляюсь.
— В этих места спешат и ездят в одиночку только самоубийцы. Даже караваны пока не наберут достаточное количество людей, а главное воинов, с места не двигаются. Чем дальше от города, тем больше нечисти. Поедем одни, нас сожрут.
— Ага, — киваю растерянно. Ну, ничего себе! Мы вчера по этой степи ехали, мне и в голову не приходило, что тут настолько опасно!
Нас позвали к костру. Там уже собрались люди, начинали готовить ужин. Возницы варили в большом котле местную разновидность плова, точнее это я так назвала, потому что рецепт сильно похож. На самом деле костров было три, и вокруг остальных тоже сидели люди, не особо чинясь, возницы и воины вперемешку. Антон сразу же завел разговор с кем-то из воинов.
Мне же было заняться совершенно нечем. То есть, конечно, есть чем, только вот страшно до колик. А вдруг все-таки ничего не получится? Вдруг не сумею. Но все-таки достаю из сумки несколько купленных листов бумаги и карандаш.
Первые линии выходят ломаными и неуверенными, штрихи напоминают некрасивые обрубки. Руки отчаянно дрожали и не помнили привычной работы. Впрочем, эти руки и не могли помнить. Но я упорно продолжаю трудиться, чуть не плача от своей криворукости. И ведь карандаш отличный, на бумаге остаются темно-серые, мягко-бархатные линии. Как раз, как я больше всего люблю. Да и сама бумага плотная, самую чуточку желтоватая, так и просит, чтобы на ней что-то нарисовали.
Постепенно начало получаться. Хотя один лист я все-таки извела, даже, несмотря на то, что ластик-губка, прилагающийся к карандашу, бумагу почти не повреждал.
Но уже за следующий лист я взялась всерьез, высунув язык от усердия и полностью отрешившись от окружающего мира. Это должен быть портрет Антона, такого, каким я увидела его в центре некромантовой пентаграммы. Тогда вампирье обаяние делало его похожим на божество.
Когда закончила, все пальцы и ребра ладоней у меня были серыми от карандаша. Язык прикушен, а на листе бумаги красовался черно-белый портрет, от которого у меня самой дух захватило. Обычно я всегда чуть-чуть недовольна своими работами, кажется, что можно бы сделать и лучше. Но сейчас был только чистый восторг. В такого Антона можно было влюбиться с первого взгляда!
Посмотрев на предмет своих восторгов, беседующий с несколькими воинами, я пакостно улыбнулась и взяла следующий лист. Обещала же себе нарисовать карикатуру.
Второй рисунок родился гораздо быстрей и с не меньшим вдохновением. Посмотрев на него, не удержала хихиканья.
— Что это у тебя там? — вампир подкрался, незаметно пытаясь заглянуть через плечо.
— Ничего, — поспешно прячу листок за спину. Обидится еще!
— Да ладно, покажи.
— Не покажу, — вскакиваю и поспешно отступаю на пару шагов. Вампир за мной.
— Что еще за тайны? Покажи!
— Неа! — пытаюсь сбежать, вампир за мной. С большим азартом.
Делаем три круга вокруг костра и людей, возле него сидящих. Народ обалдело за нами наблюдает. Мы играем в догонялки, Антон азартно пытается меня отловить и отобрать рисунок.
Наконец догнал. Схватил за талию и прижал к себе, отбирая картинку. Я извиваюсь и брыкаюсь из всех сил. Но он все же отобрал. Молчание. Ой, что сейчас будееет!
Не дожидаясь реакции, пинаю его в коленку и быстренько улепетываю.
— Ах ты, гаденыш, а ну стой! — Антон роняет рисунок и несется следом за мной.
Успеваю заметить, как рисунок кто-то подхватывает. Вслед нам несется жизнерадостный хохот.
9. Антон. Лорд вампир
Пусть кто-нибудь попробует сказать, что у меня нет чувства юмора, голову откушу! Между прочим, карикатура мне понравилась. Не совсем же отмороженный, но вот ушастому об этом знать не обязательно. Пусть боится. Я его сейчас отловлю и отшлепаю. Вот просто из принципа!
Носимся, чуть ли не по всему лагерю, как дети малые. Тэй ловко лавирует между повозок и вьючных животных. Меня уже азарт захватил, все равно же поймаю! Наконец удается зацепить этого увертливого эльфа. Он начинает брыкаться и вопить.
— Пусти, гад зубастый! Пусти, говорю, а то опять в ухо дам, пяткой!
Народ за нами наблюдает и хохочет. Я упрямо пытаюсь перекинуть вертлявого эльфенка через колено с твердым намереньем выполнить задуманное. Пяткой я, кстати, действительно чуть не схлопотал. Брыкается ушастик.
Наконец укладываю его на свое колено, прижимаю, чтобы не вырвался и шлепаю по тощему заду. Не больно, но обидно.
На третьем шлепке он затих. Решаю, что воспитательный эффект достигнут. Тут главное не переборщить, а то потом извиняться придется.
Тэй поднялся, зыркнул на меня сердитыми глазищами из-под челки. Ух, какие мы грозные!