Хорошо посидели, узнала о себе сначала много нового и неприятного. Ну, забыла я им скинуть маячок, что все обошлось. Эгоистка и идиотка — полностью с этим согласна. Мне даже искренне стыдно, какой ужас. Мне — и стыдно! Зато потом ребята рассказывали, насколько они меня ценят. Почти поверила, да. Дверь открыла своим ключом и почти столкнулась с эльфом, радостно бегущим мне навстречу. Неужели он меня тоже ценит настолько?
— Уагы! — произнес Андиран и бодро задергал глазом.
— Что, прости?
В ответ он перешел на муторный древне-эльфийский. Чтоб я еще на нем хоть что-нибудь понимала. Нет, мы его, конечно, учили в академии. Я даже что-то немного помню. Интересно, что это с ним? Неужели ночь произвела на него такой неизгладимый эффект. Мне, конечно, тоже было очень приятно, и утром я не могла проснуться, но на древние языки вроде еще не перешла.
— Я не понимаю, перейди на общий язык. Дай угадаю, нас снова взорвали? Ты цел?
— Госпожа, темные эльфы, чтоб им женится на лунных эльфийках! Всем! — глаза у невольника нехорошо загорелись, — и навечно осесть на моей бывшей родине. Так вот, эти темные преподнесли вам подарок.
— И где он? Что-нибудь ценное?
— Это — невольник! — Адриана здорово тряхануло мышечной дрожью.
— Он напал на тебя?
— Нет. Это ирлинг. Древнейшая редкая раса, они поборники мира и добра. Чтоб им падалью питаться до полного вымирания!
— Уймись. Где он?
— В моей комнате.
— Пойду, взгляну на него. Ты такой нервный, неужели заревновал?
— Я?! Как вы могли подумать обо мне такое? Чтоб я ревновал вас к этому крылатому убожеству?! — а неслабо его трясет.
— Успокойся, иди, попей водички.
Подозрительно чистый пол, даже пятен нет нигде. А его даже при помощи магии не удавалось оттереть до такого первозданного вида после всех моих оплошностей с артефактами. К чему бы это? Неужели Адриан испугался конкуренции и решил, что я его продавать собираюсь? После чего исподволь пытается убедить меня в своей полезности. И в спальне все чисто, не считая горки белья на моей постели. Вытащила первую попавшуюся вещицу — чистая, значит, он и до прачечной дошел. Молодец какой, а? Вот, что делает с рабами здоровая конкуренция. Дверь в его комнатку я открыла излишне резко и обмерла на пороге.
Потрясающе красивые крылья, черные с каким-то насыщенным изумрудным блеском. Ирлинг стоял на подоконнике выбитого взрывом окна в золотых лучах закатного солнца. Заслышав меня, он обернулся на звук. Невероятно прекрасное лицо, даже излишне. Изумительная красота, замершая на самой грани уродства. Огромные черные глаза, как и поместились они только на этом лице, безумной какой-то длины ресницы, тонкий нос будто бы нарисованный, пухлые губы, великолепное стройное тело. Невольник поспешил склониться в глубоком поклоне, но крылья потянули его за окно. Резкие взмахи прекрасных крыльев, и он рухнул наружу, скрипя по фасаду стены за окном своими холеными перьями. Рывком натянулась верёвка, обмотанная вокруг его щиколотки одним концом и намертво завязанная вокруг кровати другим. Кровать заскрежетала и медленно поползла в сторону окна.
— Адриан! — заорала я во все горло.
— Я уже тут. Сейчас вытащу.
Секунда, и он уже у окна, и тащит несчастного за стройную ногу. Крылья скребут по стене снаружи, не пролезая в окно.
— Шерли, помогите нам, пожалуйста. А нет, кажется, все.
Рывок, и оба они кубарем покатились по направлению к кровати.
— Ты его привязал?
— Да.
— Зачем?! Отвяжи немедленно!
— Долго объяснять. Сделайте ему скорей рабскую привязку к себе. Договор владения невольником на тумбе при входе, не хватает только капельки вашей крови на нем. После этого мигом отвяжу.
И снова он перешел на древний язык. Клубок из двух ослепительно красивых тел расплелся. Ирлинг пополз по полу и ловко залез под кровать.
— Что ты с ним сделал? Почему он тебя так боится? Еще и мной пытаешься командовать! Что ты вообще о себе возомнил, Адриан?! Я что, была слишком добра к тебе? Распустила? Так это можно быстро исправить!
Лютая ненависть на мгновение исказила глаза цвета стали, превратив их в два ледяных камня. Невольник вдохнул глубоко, разжал побелевшие от натуги кулаки. — Я не давал повода о себе так думать, госпожа.