Эльфийка. Часть 3

— Да ладно вам. Всё равно обо мне уже знают все, кому не лень. Да и опасаться теперь вроде нечего. А выслушивать от каждого встречного-поперечного то, что им взбредёт в голову… Надоело, — я вздохнула и больше не смотрела в сторону эльфов. У меня и без них есть о чём подумать.

Если отбросить всю мишуру и хождение вокруг да около, выходило, что Лесу уже не помочь. Эльфы Диндаэрона наполовину слегли, на вторую — обессилели. Эльфы из других Лесов способны помочь только «внешне» — поддержать местных, убрать отраву, организовать охрану… Пациенту же требовалось «внутреннее» вмешательство, но эльфов Жизни слишком мало, к тому же, один из нас уже потерпел поражение. Раэн не раскрыл мне подробности, всё, что я поняла — что Лес уже давно прошёл «точку невозвращения». Хотелось бы вздохнуть, успокоить свою совесть и махнуть на всё рукой — ну что тут сделаю я, без году неделя как ставшая магом?! — но засевшая в груди боль не давала.

Лесу было плохо, безумно страшно и одиноко. «Он ведь юный ещё, — вспомнилось мне предыдущее посещение. — Немного безбашенный, открытый и весёлый… Был». А теперь — погибающий и сам не верящий в то, что с ним это может происходить.

И это было настолько неправильно… Всё моё существо кричало об этой неправильности. Ноги сами несли — туда, откуда разливалась боль. Я даже не смотрела по сторонам, я уже вообще никуда не смотрела, видя перед собой только единственно возможную тропу.

Кажется, вокруг кто-то говорил. Меня даже пытались остановить — я вывернулась из захвата, как угорь, и, не обращая ни на что внимания, продолжила путь.

Эльфы отстали. То ли махнули на меня рукой, то ли Лес скрыл меня от чужих взлядов — почему-то казалось правильным, что мы остались вдвоём: я и замерзающий тоскливый комок боли внутри.

— Дин-даэ-ро-он… — позвала я, когда остановилась, внезапно осознав, что не знаю, куда дальше идти.

Лес будто этого и ждал. Засветилась поляна, на которой я стояла; растения по её краям стали вытягиваться — трава сплелась с кустами, кусты — с деревьями, — образуя плотный, ничем не рушимый полог… Хотя нет. Даже здесь — уже здесь, — зелень перекрыли жёлтые и рыжие оттенки, и мёртвые пятна бордово-коричневого цвета казались метками проказы на некогда здоровом теле. И дневной свет, вместо памятного серебристо-солнечного, полного жизни, стал блёкло-жёлтым и каким-то неживым, словно с трудом проникая в образованный зеленью живой колодец.

Я глянула вверх — небо было спокойным, синим, кажущимся бессердечным на фоне творившейся внизу несправедливости. Словно небу не было дела до того, как тянется к нему обессилевшими голыми ветками небольшое деревце, покрытое бурыми кляксами, похожими на лишайник и так же высасывающими жизнь.

По щекам скользнули солёные дорожки. Комок в груди словно стал разворачиваться, охватывая всё вокруг, сливаясь с миром, и вскоре от боли звенела каждая травинка, каждая веточка на поляне. От боли, тоски и одиночества…

Я неловко шагнула вперёд, почти падая на колени рядом с деревцем. Прижаться к тонкому стволу, обнять его, уткнуться лицом — казалось правильным. Таким же правильным, как и предложить ему всю себя — свои чувства, свои силы. И магию, и жизнь… Если бы было что-то ещё, что я могла отдать для него, оставить ему вместо своих слёз — я бы сделала это, не задумываясь.

Боль утекала. Вместе с силами уходила вглубь, в ствол, налившийся твёрдостью, в землю, шипевшую и шевелящуюся под ногами так, как будто там идёт бурная химическая реакция. Хотя, наверно, это недалеко от истины…

Секунды тянулись бесконечно. Сердце билось раз в тысячи лет. Заледеневшие руки упали неловко, тяжело, не в силах больше держаться и держать, и я сползла вниз по стволу, приваливаясь к нему боком и закрывая глаза.

Вот и всё. Я отдала всё, что могла. Я чувствовала сейчас биение двух сердец — своего, сбивающегося с затухающего ритма, и Леса — умиротворённо и спокойно прекращающего борьбу.

Кажется, он устал. Смертельно устал и безумно счастлив. Он успел всё же это почувствовать, как и я. И сдался, поняв, что на большее нас двоих не хватит.

Да, именно двоих. Потому что единение наших сердец означало одно — мы вместе. Мы оба обрели смысл жизни. Он — познав моё счастье и любовь Хранителя, я — почувствовав себя наконец-то на своём месте. Именно там, где я нужна. Только я — и меня не заменит целый мир.

В груди зародилась мелодия. Знакомая, она мне о чём-то старательно напоминала, звуча и изнутри, и будто снаружи. Я неловко дёрнула рукой, и с удивлением воззрилась на выпавший из складок одежды кинжал.

Он сиял, как маленькое солнышко. Он так и просился в руки, обещая несбыточное и даря знакомое чувство эйфории. И слова — как тогда, наполовину незнакомые и такие близкие слова: