Я промолчала о том, что вообще-то, есть, махнула рукой и пошла к своему столу, я его узнала по отсутствию на нем косметики. Там кто-то добрый уже разложил мои краски и тетрадки, я подозревала, что это те самые уборщики, а я даже спасибо не сказала им. Роман, по идее, тоже жил в этой общаге, но я не могла придумать предлог к нему пойти, да и номера комнаты не знала. Но он пришел сам.
Постучал, дождался приглашения, вошел и замер с круглыми глазами. Асани обернулась к нему, обворожительно улыбнулась и сказала:
— Неужели я настолько великолепна, что ты потерял дар речи?
Он смутился, она переливчато рассмеялась своим отрепетированным детским смехом, Роман прочистил горло и сказал:
— Вы обе отлично выглядите. Мы за одеждой идем?
— У меня есть одежда, — тихо сказала я.
— Конечно, идем! — просияла Асани, изобразила детское беспомощное смущение и добавила: — Только у меня нет на нее денег. Тебе же мой папа оставил?
— Оставил, но он дал четкие распоряжения — выдавать тебе определенную сумму раз в неделю, и начать только через неделю.
— В смысле?! — взвизгнула Асани, — ты не дашь мне денег?
— Дам, через неделю, — терпеливо объяснил Роман, мне хотелось его поцеловать.
— Что?!
— Через неделю, в следующую пятницу, подходи — я дам.
— Что?!
— Так ты не идешь за одеждой?
— Как я могу за ней пойти, если у меня нет денег?!
— Ну не идешь, значит не идешь, как хочешь. Юля?
— Я иду, — кивнула я, пытаясь изо всех сил сдерживать восторг от того, что мы пойдем вдвоем.
— Что?!
— Пока, Санек.
— Что?!
Роман открыл дверь и жестом пригласил меня на выход, я взяла сумку и пошла, напоследок помахав рукой красной от возмущения Асани.
Мы вышли на улицу, там все еще было тепло, хотя уже стемнело, я никак не могла к этому привыкнуть. Не было ни малейшего ветерка, в стоячем воздухе накапливались запахи цветов и деревьев, мы входили в них, как в озеро, и выходили, это было похоже на невидимую выставку ароматов.
Роман не взял меня за руку. Я попыталась как бы случайно зацепить его руку кончиками пальцев, но он сделал вид, что не заметил, и я перестала. Мы шли в сторону Бульвара Поэтов, там было ярко и шумно, но на нашей улице пока еще стояла тишина. Я в который раз погладила свои волосы, Роман посмотрел на них, я посмотрела на него:
— Нравится?
Он пожал плечами и ровно ответил:
— Мне и раньше нравилось. Тебе-то самой нравится, или это так, Шурку побесить?
Я нервно фыркнула:
— Шутишь? Нравится ли мне, что какая-то иномирская алхимия за один день решила проблему, с которой я мучаюсь последние два века? Да я в восторге! И Асани здесь ни при чем, я это не для нее делала… Роман?
Я обернулась, поняв, что он остановился и отстал от меня на несколько шагов, вернулась, увидела на его лице шок и осторожно спросила:
— Что-то случилось?
— Два века? — медленно переспросил он, я немного смутилась и улыбнулась:
— Эльфы долго живут, ты не знал?
— Два века?! — он медленно провел по мне взглядом, как будто рассчитывал увидеть что-то такое, что раньше не замечал, я смутилась еще сильнее, перестала улыбаться:
— Ты правда не знал? Ты же говорил, что посмотришь в документах.
— Я посмотрел. Но я думал, там опечатка, и это на самом деле двести второй год, а не ноль второй. Ты серьезно ноль второго года рождения?
Он действительно был в шоке, и смотрел на меня, как на какое-то странное природное явление, а не как на живое создание. Меня папа предупреждал об этом, и не раз говорил, что не нужно заострять внимание на возрасте, тем более, в общении с людьми и другими маложивущими. Потому это и считается некультурным, говорить о возрасте — среди эльфов это намек на недостаточное количество опыта и мудрости, среди людей — указание на старость, слабость и изношенность тела. И сейчас я поняла еще одну причину — вопрос возраста подчеркивает наши расовые различия. Если раньше он смотрел на меня как на человека, просто немного странного, то теперь он действительно видел во мне иномирское создание. Зря я это сказала. Но уже поздно. Хотя, с другой стороны, он бы все равно когда-нибудь узнал, так что чем раньше, тем лучше.
Я прочистила горло и мягко сказала:
— Мой папа говорит, что у эльфов года легкие, поэтому быстротечные. А люди мало живут, потому что у них тяжелая жизнь, душа изнашивается и устает. Но если рассматривать нас с тобой как две души, то ты старше, потому что я только в этом году смогла призвать фамильяра, это значит, что до этого я была не готова, не была достаточно взрослой.
Он продолжал на меня смотреть, потом отвернулся, потер лицо, как будто пытался взять себя в руки, тихо сказал:
— Я тебя зарегистрировал как рожденную в 202 м, сказал, что в паспорте ошибка.