Эльфийская сага. Изгнанник (СИ)

Тканевые стенки шатра яростно трепал ветер. В углу дрожал догорающий факел — свет отблескивал в доспехах гоблинов, лежащих вниз лицом на пороге, вспыхивал серебром в рукоятях раскиданных мечей. Где-то далеко выли горные шакалы — извечные старожилы Соленых Упокоищ.

Командор вздрогнул в предсмертной судороге.

— Они искали тебя, чтобы убить… гоблины готовятся к войне… — кашель с кровью, — к большой войне… не только против нас, против всех…, - хрипы, кровавый кашель, — Габриэл, грядет мировая война… ты — наш главнокомандующий, ты не должен допустить войны… слышишь, не допусти вой-н-ы…

— Не допущу. Обещаю…

…Бронзовая дверь запахнулась с тягучим стоном, чтобы через секунду распахнуться и низринуть сознание умирающего Габриэла в новую пучину лютого и непреодолимого отчаяния. Молодой шерл сорвался в кромешный адский котел — он блуждал в царстве ночных кошмаров, в мире — без ориентиров и дорог. Воспоминания прошлого уродливыми бесформенными видениями перетекали одно из другого, ширились, как круги на мутной воде океанских вод, сжигали душу кострами проклятых языческих богов древности, губили тело изощренными пытками мстительных вражьих владык.

Тьма обволакивала живым водопадом и звала Габриэла, сына Бриэлона по имени. Боль и ярость сплелись единым комком, пробив сердце отравленной иглой. Безысходность наполнила разум ядовитым туманом, отобрала волю, осушила мужество, испепелила отвагу. Беззвучные тени, текшие рядом, зыбились меж завес долгожданного покоя и оживали; призраки прошлого распахивали глазища, протягивали когтистые руки, шептали голосами ушедших за закатный предел.

В этом мире время замерло, направления потеряли смысл. Жизнь стала глупым сном, который следовало забыть, отказаться, как от чрезмерной роскоши, оставить в прошлом, чтобы двигаться вперед. Тьма влекла очарованием покоя и безмятежной легкости.

«Возвращаться не зачем. Вспомни: мир живых сплошная чреда отчаяния, потерь и страданий, мир живых вечная борьба за право жить, дышать, идти избранным путем, мир живых череда бесчисленных потерь возлюбленных и друзей…»

Тьма, словно давний добрый друг ждала у камина с ароматным бокалом подогретого вина и улыбкой на ясных приветливых устах.

«Ты знаешь, Дитя Сумерек, мир живых — белая ледяная пустыня без надежды и без будущего. Так зачем возвращаться туда, где никто не ждет, где в избытке страданий и одиночества, где вынуждают наблюдать, как надежды обращаются в пепел, а прочный многовековой мир рассыпается прахом…», — слова тревожили душу, потчуя дурными снами, которые снами были только отчасти.

Тьма говорила. Тьма требовала сделать выбор. Тропу, ведущую обратно в смертный мир, затягивало туманом. Полоса бледного света отдалялась, тая последним лучом зимнего солнца на закате хмурого дня. Тропа, ведущая в обитель предков, взывала, протягивала руки и улыбалась тысячами светлых лиц родичей, давно переступивших Последние Врата.

Габриэл долго стоял на распутье… и все же свет победил.

* * *

От яркого блика, упавшего на лицо, темный эльф поморщился. Веки дрогнули, и он разлепил глаза — высокий потолок был разрисован живописными картинами, в углах сверкали вылепленные из меди украшения, окна светились в окружении роскошных драпировок.

Он повернул голову. В камине мерцали рыжие с лиловым огоньки. Роскошные занавеси из газа дрожали в дыхании морозных сквозняков. Блеклое осеннее солнце давно взошло, но в комнате все еще горели свечи. Сквозь цельные хрустальные витражи проникали косые слепящие каскады и с высоты карнизов проливались потоками расплавленного золота на ворсистый ковер, большой овальный стол и отблескивали в высоких резных спинках кресел.

Где это он? Попал в Арву Антре — вечную весну эльфийского народа? Вряд ли. Последнее, что помнил парень, как над ним склонился Брегон и что-то прошипел, а потом правую руку пронзила невыносимая боль, острая, как закаленная в кузне неразговорчивого кузнеца подгорная сталь. Габриэл дернул бровями, когда обнаружил перебинтованную правую ладонь, повязки на груди и левой руке; последней он почему-то не мог пошевелить. Жгучая боль бесщадно пронзила его тело: проклятье — рука оказалась сломана, как и большая часть ребер. Голова разламывалась, в ушах все еще стояли дикие крики тварей Стих Оргула, звон кандалов и смех конвоиров.

Темный эльф сделал глубокий вздох и сел. Мягкий плед опал. Грудь ожгло хлесткой, до одури болью. А еще что-то мелодично звякнуло. Габриэл покосился на ногу и понял, что прикован. Цепь обвивала щиколотку и утекала по полу к огромному стальному крюку, вбитому в камень четырьмя внушительными гвоздями. Его светло-голубые глаза сузились — интересно, роскошная тюрьма, в такую он прежде не попадал.

Из-за коридора слышались водопады женских и мужских голосов. За стенами шелестел ветер, где-то недалеко гулко бряцало железо, гоготали гуси и ржали кони. Сильный звучный голос кричал в шумную горную даль:

— Смена караула!