Эльфийская сага. Изгнанник (СИ)

Чело принца покрыл венец. Габриэл нахмурился; сердце в его груди затрепеталось, гулко отдаваясь шумом в ушах. Голоса жрецов и шелест одежд потухли, в душе вдруг вспыхнула непреодолимая тоска. Он взглянул на царственные стены Обители Предков: по ним плелись слитные картины, повествующие об обретении темными эльфами их Родины. Подземные сквозняки шевелили знамена, и, казалось, геральдические звери и сплетенные светила, исполняют фантастический танец.

Как записано в Летописи от Сотворения: за обладание этими голыми безжизненными пещерами, полными благородных металлов, великие предки воевали с армией Горного Короля. И битва эта была сокрушительна и страшна. В те времена Мертвые горы величали Пещерой Горного Короля, потому что в тенях здешних скал и расселин жило древнее громадное чудище. Трехголовый Змей был огромен; его чешуя, горела, как лунное пламя, и была непробиваема для стали клинка, а зубастая пасть выдыхала ядовитый огонь. Детям Сумерек пришлось вступить с ним в долгую и кровопролитную войну.

Когда надежд на победу не осталось, а темные были готовы сдаться и отправиться на поиски нового дома, Элкерфест, сын Фелара из рода Дракона бросил Горному Королю вызов. Змей, уверенный в собственной непобедимости, принял его, злобно насмехаясь над эльфом и называя «живым мертвецом». Поначалу Змей побеждал. Но, видимо, звездам в те далекие времена было угодно, чтобы Горного Короля свергли, а его Пещеру заняли темные эльфы.

Элкерфест одолел Змея и стал первым королем Эр-Морвэна, добавив к роду Дракона приставку «Змеи» в память о сокрушенном гиганте из пылающего огня. Он положил начало правящей династии, став праотцом не только владыкам и правителям, но и тем, кто никогда не смел претендовать на верховную власть по тем или иным причинам, будь то преданность королю, нежелание взваливать на себя тяготы владыческой доли или иное; его кровь текла в жилах Бриэлона, течет в жилах Габриэла и Селены, Эджиннала и Агаты и многих других.

Другие источники сказывали, что Элкерфест изначально происходил из рода Дракона и Змеи. Дети Сумерек, отрекшись от прошлого, забыли, что этот род был родом Первых Эльфийских Королей и знаменовал сплетение душ двух противоборствующих существ и двух противоборствующих начал: сердца и разума, крепости и святости, силы и мудрости.

Габриэла охватило чувство отчаяния. Предки проливали бесценную эльфийскую кровь, бились с тварью из адского мрака, без страха жертвовали собой, веками возводили королевство из стали и мрамора, строили дом за домом, улицу за улицей, вкладывали в площади и мосты, парки и галереи все свои силы, и ради чего? Чтобы однажды все рухнуло, потому что до власти дорвался развратный изверг и глупец, жаждущий преклонения и раболепия?

Его раненное сердце шептало: тот, кто однажды познал горечь падения, облекшись позорным клеймом отверженного, не вознесется и не вернет утраченного величия.

Разум знал — это правда, и все равно противился смирению.

Среди толпы неприятелей Габриэл держался твердо, мужественно и не проронил ни единого слова. Но одно его присутствие стало болезненным уколом по самолюбию молодого короля. Он бледнел, вздрагивал и запинался. Что творилось в душах когда-то лучших друзей, а теперь непримиримых врагов было несложно понять. Голубоватый огонь в камине заметался, обливая обоих холодным светом высоких звезд. Сын Теобальда казался огарком оплывшей свечи с ярким огоньком на челе; на лбу, щеках, шее блестели капельки пота, придавая Его Величеству сходство с подтаявшей восковой фигурой, необдуманно поставленной у жаркого очага. От Габриэла, напротив, веяло ледяным холодом, по голубовато-белому лицу плясали серебристые отсветы оружия и доспехов, а сам он чудился выточенной из осколка льда прекрасной, но бесчувственной скульптурой древнего короля мира.

— Возрадуйтесь! — Прошелестело эхо верховного жреца. — Новый правитель явлен! Да здравствует Брегон, сын Теобальда! Великое таинство помазания свершилось…

Под царственную, но колючую, как волчий вой речь, Габриэл развернулся и вышел прочь. Несмотря на юный возраст и хладнокровие, которое он хранил в любом, даже самом отчаянном положении, он относился далеко не безучастно ко всему, что творилось в эльфийском королевстве. Он не унаследовал от предков рабского подчинения владыке и Трем Законам, напротив в его сердце жила любовь к свободе, его душа вечно тянулась к справедливости. Жаль, что обстоятельства и время, окружавшие его не позволяли ему проявить сии великие и светлые качества.

Его пошатывало. Виски горели, будто сомкнутые металлическим обручем, сердце колотилось, как у загнанного зверя. Ноги предательски подогнулись, и он рухнул на лестничные ступени. Уронив голову на колени, шерл надолго замолчал.