Эльфийский бык (СИ)

— И случился скандал, — повторила вслух матушка. — Изрядный… сперва мадам, как понимаю, надеялась замять историю, поскольку та могла ударить по репутации пансиона. Людочку вызвали в кабинет. Затем и меня. Я видела её, плачущую. Хмурую мадам, которая впервые на моей памяти повысила голос… нас расспрашивали. Правильнее было бы сказать, что допрашивали. Заперли… были у нас комнаты для провинившихся. И там я провела следующие несколько дней. Затем, помню, опять кабинет мадам. Моих родителей. Людочкиного отца… её матушка умерла, когда Людочка была еще маленькой. Снова вопросы. Расспросы. Мне еще тогда думалось, что все образуется. Что… там же любовь. Большая. И все преодолеет. В книгах любовь всегда преодолевала любые трудности и преграды. А тут даже… нет, Людочка упоминала, что отец её договорился о помолвке с кем-то, но это же пустяки.

Матушка чуть сморщилась.

— Молчишь?

— Ем, — ответил Кошкин, на всякий случай запихивая в рот сложенный вчетверо блин, что было, несомненно, не слишком воспитанно, зато точно избавляло от необходимости отвечать. — Свадьбы, как понимаю, не получилось?

Говорить с набитым ртом было неудобно. И Кошкин захлебнул блин чаем.

Хорошая кружка.

И чай из нее чудо до чего хорош. Не зря она ему так глянулась.

— Не получилось, — вздохнула матушка. — Выяснилось, что этот молодой человек имеет совершенно другие жизненные планы.

— Сволочь.

— Склонна согласиться с твоей оценкой… но, к сожалению, сволочь из древнего и весьма богатого рода, к тому же имеющего связи…

— Имя?

— Не стоит, — покачала матушка головой. — История давняя… да и умер он давно… впрочем, разбирательство длилось… и мне пришлось повторить все уже перед… представителем этого рода. Сколь понимаю, Людочкин отец требовал заключить брак.

Она поморщилась.

И Кошкин кивнул. Разбирательства подобного толка ушли в прошлое, но… вряд ли в них было что-то приятное.

— Дошло до привлечения полномочного представителя Его императорского Величества. Вельяминовы — род тоже древний, пусть не слишком богатый, но уважаемый. И наделены правом обращения к Императору, которым и воспользовались. Началось новое следствие, о совращении девицы Вельяминовой, и до окончания его нас поместили в лечебницу. Под надзор. Снова начались расспросы, затем и допросы. Раз за разом повторяя историю, я понимала, какие мы… дуры. И Людочка уже не плакала даже. Кажется, её сломало понимание, что нет никакой любви. И не было никогда. Что не нужна она… тот юноша заявил, что Людочка сама его преследовала. Предъявил её письма…

— А его?

— А он писал зачарованные, такие, знаешь, которые исчезают спустя пару дней. Так что предъявить оказалось нечего…

— След на бумаге? Воздействия?

— Это сейчас можно выявить и остаточное воздействие, и даже, слышала, восстановить. Но тогда-то… тогда у Людочки на руках оказалась стопка чистых листов бумаги и пара засохших цветочков. Он же сказал, что сперва намеревался лишь побеседовать с Людочкой, убедить, что она ему не интересна и вовсе ведет себя неподобающим образом.

А имя Кошкин все же выяснит. Вряд ли это будет так уж сложно. История, конечно, давняя. И его, если подумать, не касается. Но знать стоит. Хотя бы потому, что если род допускает подобные истории, то… лучше с ним дел не иметь.

Вообще никаких.

Чтоб в случае чего не заляпаться.

[1] На самом деле порядки в пансионах подобного толка зачастую были армейскими. Ранние подъемы, жесткий распорядок, очень ограниченное питание, холод. Даже в знаменитом Смольном выжить было довольно сложно. И случались смерти воспитанниц от голода, простуд и истощения.

[2] Все заведения подобного толка делились на четыре разряда и в первую очередь разряд определялся происхождением и статусом содержательницы пансиона. К первому отделению первого разряда комитет относил воспитательное Общество благородных девиц. Полагалось, что воспитательницы Общества принадлежат к высшему дворянству.

[3] В царской России не было единого начала учебного года. Лицеи, гимназии начинали учебу с августа до сентября, а сельские школы чаще всего отсчитывали год с 1 декабря.

Глава 7 О делах разной степени давности и секретах разной степени подзабытости

Глава 7 О делах разной степени давности и секретах разной степени подзабытости

«Моя жизнь! Когда хочу — тогда и дура!»

Девиз одной весьма достойной, пусть и не юной, леди

— Этот… нестоящий доброго слова человек, — матушка все же получила хорошее воспитание, хотя сам Кошкин искренне не понимал, почему сволочь нельзя назвать просто сволочью. И проще же, и понятнее. — Во всеуслышание заявил, что не сумел справиться с влечением. Что, возможно, его даже опоили. Или приворожили… а Людочка… мы с Людочкой… как назло обращалась к одной особе…

— Мама?!