Следом, соблюдая правильный строй, растянулись всадники отряда. Стучали копыта, звенело железо, трепетали маленькие треугольные флажки на концах пик и полоскали по ветру длинные узкие, составленные из разноцветных треугольников вымпелы, украшенные витиеватой вязью. Каждый такой вымпел со своими цветами означал благородного дворянина-шайо, выступившего в поход с подобающей положению свитой. Всего таких вымпелов в отряде было двадцать, считая и ушедший вперёд, почти на полумилю авангард — молодой человек вёл полк дворянской конницы полного состава. Замыкал колонну запряжённый четвёркой «парящий фургон» с балкончиками, вычурно изогнутой крышей и стенками, оплетёнными толстыми канатами.
В четырёх полумилях от городских стен, вырвавшись из тесного лабиринта огороженных плетнями полей, дорога неспешно поднималась на высокий холм с пологими склонами и вытоптанной плоской вершиной. Отсюда открывался великолепный вид на город и неспешно текущий на полдень Вех, и именно здесь любили устраивать ставки предводители осаждающих город армий. После последней, имевшей место шесть лет тому назад, кое-где ещё виднелись остатки оплывших, осыпавшихся ям и канав. Выведя отряд на вершину холма, юный предводитель приказал остановиться, резко подняв руку.
Поднеся к глазам раздвижную зрительную трубу — бесценный подарок отца на двенадцатилетие, молодой человек направил её на видневшуюся невдалеке кромку леса. Понаблюдав горизонт, и не заметив ничего подозрительнее двух летающих островов дальше, к полудню и трёх драконов выше, ближе к закатной полночи, уже убирая трубу в круглый кожаный футляр, он оглянулся, бросая взгляд на оставшийся позади город. Именно в этот момент поднимающееся над горизонтом солнце красиво подсветило главную башню замка, ненадолго заставив заблестеть тонкую антенну, венчавшую четырёхскатную черепичную крышу. Сощурившись, словно надеясь различить слабое мерцание защитного поля, о котором все говорят, но которого на самом деле никто не видел, молодой предводитель решительно стронул коня.
— Ну что, орлиная немочь! — с ехидцей спросил седобородый дед. — Дождался, наконец-то, настоящего дела? А поджилки, небось, трясутся, клянусь печёнкой…
— У тебя бы не тряслись, Навли? — с лёгкой обидой в голосе ответил вопросом на вопрос юный предводитель. — Уж ты-то сразу родился седым и мудрым, во времена Долгой Зимы или сразу после, и знать не знаешь, что такое первые в жизни бой и первый поход. К сожалению, не я удостоился такой чести, а потому когда-нибудь надо и начинать…
— Мой господин Миха Осонахи та Кано таль Расви! — седобородый дед поклонился прямо в седле. — Футы-нуты, сапоги гнуты, прямо беда с вами, аристократами. Неловко сказанное слово, искоса брошенный взгляд — и сразу за меч, я обиделся. Молод ты ещё, в каменном мешке, да в эльфийской клетке не сиживал, галерным веслом реки-моря не гладил, от летучего огня, от дракона, да от разбойничьей погони через леса и болота не бегал…
— Мой господин Навли Сивикар та Ончи! — привстав в стременах, воскликнул молодой человек, которого седобородый дед только что назвал Михой. — Пусть вы и мой воин-наставник, отряд веду я. И перед отцом, благородным эглем та Оско, отвечу тоже я. Но, клянусь мечом и отцовским знаменем, сделаю всё, чтобы мы вернулись в Оско и с победой и с добычей.
И прежде чем дед, которого только что дважды назвали Навли, успел вставить хоть слово, Миха разом ударил коня плетью и шпорами. Следом пришпорил коня и юный оруженосец. Что до Навли, то он лишь посмеивался в длинные седые усы, вспоминая паническую телеграмму, которую отец Михи, Осона Ирсахи та Кано, благородный эгль та Оско, получил вчера вечером от Огати та Арма, таля та Санка. Уж он-то знал, насколько переменчиво воинское счастье, и насколько капризна бывает порой удача.
— Добычу взять… Ну что же, орлиная немочь! Посмотрим, какую добычу ты сумеешь взять на лесных разбойниках…
* * *
Поздно вечером, когда над окрестными холмами сгустились мягкие синеватые сумерки, а в потемневшем небе появились оба ночных солнца и первые, пока ещё неяркие звёзды, отряд остановился на ночлег в маленькой деревушке, традиционно окружённой глубоким рвом и высоким частоколом. В сопровождении верного Навли и отрядного старшины Като та Эсви, высокого мужчины средних лет с нагловатым взглядом и длинными «кошачьими» усиками, Миха обошёл расквартированных по крестьянским домам «ветерков», лично убедившись, что те не испытывают ни в чём нужды, а крестьянам не наносится никаких обид. Затем, приказав отстучать отцу телеграмму, по-хозяйски расположился в «сеньорских покоях» башни, называвшейся замком лишь из учтивости.