Эльфред. Юность короля

Эльфред не возражал против того, что было «принято». Он охотно учился грамоте, читал книги (во всей огромной королевской семье он единственный по-настоящему был грамотен, знал три языка), часто беседовал со священниками, но не торопился ступать на путь, с которого нет возврата. Будучи двадцати лет от роду — то есть совсем недавно — он посватался к Эльсвисе, дочери Этельреда Мусила, графа Гейнсборо. Король, старший брат новоиспеченного жениха, узнал об этом лишь тогда, когда отец невесты уже ответил согласием. Граф рассчитывал на военную подмогу Уэссекса — что ж, король ничего не имел против. Военная помощь обычно имеет и оборотную сторону — возможность распространить свое влияние на того, кому помогаешь.

А то, что о жене и детях брата, когда тот станет священником, придется заботиться, выплачивать им достойное содержание, Этельреда не волновало. Уж невестка и племянники его не разорят.

Эльсвиса оказалась девушкой привлекательной. Хоть и не слишком красивая, она была вполне во вкусе Этельреда. Конечно, он не собирался делать своей любовницей жену брата, это было бы слишком, но развлечения вполне могли подождать. Рано или поздно Эльфред будет рукоположен, и его супруга окажется в небрежении. Бывший брак священнослужителя расторгался сам собой, но женщина вряд ли вернется к отцу. Юная Эльсвиса уже носит дитя. Скорее всего, она останется воспитывать его в Уэссексе, у родственников мужа.

Эльфред и не догадывался, какие вольные мысли посещают короля. Он был молод, беспечен и весел. В его жизни все шло хорошо. Богатое приданое Эльсвисы позволяло ему жить так, как он хотел, а положение брата короля обеспечивало почести, которых могло жаждать сердце юноши. Ведь, по сути, несмотря на свой возраст (в те годы, когда большинство умирало в возрасте между тридцатью и сорока годами, а порой и раньше, и мало кто доживал до пятидесяти, двадцать лет знаменовали шаг за грань середины жизни), он все еще оставался юношей. Хотя бы в душе.

Охота радовала его, как ребенка. Не обращая внимания ни на кого, он горячил своего коня и ждал, когда придет время показать свою ловкость и силу.

Собаки очень скоро загнали оленя. По традиции, право первого удара предоставлялось королю, но и спутникам его было чего ждать. Егеря старались изо всех сил, они подняли целое семейство кабанов — матерого секача и свинью с тремя поросятами. Справиться с последними загонщикам было проще всего, они с визгом понеслись туда, куда их направляли, навстречу собственной смерти на острых копьях. Свинья понеслась за своим выводком, она была готова защищать его всеми силами, и опасна была именно своей яростью и чудовищной силой, удесятеренной материнским инстинктом. А вот с кабаном было сложнее.

Он оказался весьма опытным, должно быть, пережил на своем веку не одну охоту. Почти сразу он потерял из вида свою семью и теперь, донимаемый собаками, под прицелом десятка копий, собирался всерьез биться за свою жизнь. Он кидался то в одну, то в другую сторону, ища прорехи в той цепи, которой загонщики почти опоясали изрядный кусок королевского охотничьего леса. Опытный в драке, он упорно не подпускал к себе собак, а те старались держаться подальше от его клыков и копыт. Кабан двигался медленно и величаво, собаки — быстро, но, даже окруженный целой сворой, кабан умудрялся оставаться опасным и для псов, и для людей.

Слугам короля было настрого запрещено даже замахиваться на королевскую добычу — только кричать и пугать взмахами красных лоскутов или палок. Но не на того напали. Кабан быстро сообразил, в чем дело, и кинулся на одного из загонщиков.

Тот не ожидал ничего подобного. У него и рогатины-то не было, только нож и длинная, обструганная на конце палка. Такой без толку замахиваться ни зверя. Он попытался ударить кабана по пятачку, не попал и врезал промеж глаз. Но череп у секачей таков, что туда даже копьем не целят, что уж говорить о ноже или палке. Загонщик был немедленно наказан за самонадеянность. Кабан отмахнулся клыками, сбил человека с ног и пробежался по нему, кромсая тело острыми копытами. Дикий крик обреченного сотряс кроны деревьев, и по всей цепи пронеслась весть: кабан вырвался из круга.

— Кабан вырвался из круга, брат! — крикнул Эльфред, перехватил копье и поскакал в сторону, откуда доносились звуки переполоха. За ним направились было и придворные, но, покосившись на короля, придержали лошадей.

— Твой брат ведет себя, как деревенщина, — фыркнула Вульфтрит, подъехав поближе к супругу.

— Помолчи, — грубо ответил Этельред и направил коня вслед за Эльфредом, растворившимся в листве, уже довольно густой, хотя лето еще не наступило.